полях: Act. 12. В изд. 1603 и 1616 гг.:
Actes 12. Находясь в цепях, апостол Петр был освобожден из темницы в Иерусалиме ангелом: «Итак Петра стерегли в темнице, между тем церковь прилежно молилась о нем Богу. Когда же Ирод хотел вывести его, в ту ночь Петр спал между двумя воинами, скованный двумя цепями, и стражи у дверей стерегли темницу. И вот, Ангел Господень предстал, и свет осиял темницу. Ангел, толкнув Петра в бок, пробудил его и сказал: встань скорее. И цепи упали с рук его. И сказал ему Ангел: опояшься и обуйся. Он сделал так. Потом говорит ему: надень одежду твою и иди за мною. Петр вышел и следовал за ним, не зная, что делаемое Ангелом было действительно, а думая, что видит видение. Пройдя первую и вторую стражу, они пришли к железным воротам, ведущим в город, которые сами собою отворились им: они вышли, и прошли одну улицу, и вдруг Ангела не стало с ним» (Деян. 12:5–10). В Женевской библии (1560):
Peter was kept in prison… they came unto the iron gate that leadeth unto the city, which opened to them by its own accord, and they went out, and passed through one street, and by and by the Angel departed from him.
130
Только Богу подвластно вселить душу в тело (при рождении) и удалить ее (при смерти).
131
Яков отличает временное оживление дьяволом мертвого тела от настоящих чудесных воскрешений, возвращений к жизни, совершаемых пророками и самим Христом, например, воскрешение Илией сына вдовы (3Цар. 17:17–24) или Иисусом Лазаря (Ин. 11:1–44).
132
Морфей (Μορφεύς) – в древнегреческой мифологии бог сновидений. Морфей не мог воздействовать на человека физически, но влиял во сне – на сознание. В этом месте Яков, возможно, отсылает к широко известному месту в поэме «Метаморфозы» Овидия (I в.), где Морфей принимает облик мужа Алкионы, Кеика, чтобы во сне сообщить ей о его смерти (Metamorphoses XI:633–677): «Сон стал в теле ее разливаться, – она убежала / И возвратилась к себе на той же дуге семицветной. / Сон же из сонма своих сыновей вызывает Морфея, – / Был он искусник, горазд подражать человечьим обличьям, – / Лучше его не сумел бы никто, как повелено было, / Выразить поступь, черты человека и звук его речи. / Перенимал и наряд и любую особенность речи, / Но подражал лишь людям одним. Другой становился / Птицей, иль зверем лесным, или длинною телом змеею. / Боги “Подобным” его именуют, молва же людская / Чаще “Страшилом” зовет. От этих отличен искусством / Третий – Фантаз: землей, и водой, и поленом, и камнем, – / Всем, что души лишено, он становится с вящим успехом. / Эти царям и вождям среди ночи являют обычно / Лики свои; народ же и чернь посещают другие. / Ими старик пренебрег; из братьев всех он Морфея, / Чтоб в исполненье привесть повеления Таумантиды, / Выбрал; и снова уже, обессилен усталостью томной, / Голову Сон преклонил и на ложе простерся высоком. / Вот Морфей полетел, на крыльях рея бесшумных, / Сквозь темноту, и спустя недолгое время явился / В град гемонийский, и там отложил свои крылья и принял / Облик Кеика-царя, и отправился, в облике новом, / Иссиня-желт, без кровинки в лице, без всякой одежды, / К ложу несчастной жены и стал там; мокры казались / И борода, и волос обильно струящихся пряди. / Так, над постелью склонясь и лицо заливая слезами, / Молвил: “Несчастная, ты узнаешь ли Кеика, супруга? / Или мне смерть изменила лицо? Вглядись: ты узнаешь; / Но не супруга уже обретешь, а призрак супруга. / Не помогли мне, увы, твои, Алкиона, обеты! / Да, я погиб. Перестань дожидаться меня в заблужденье! / Судно застиг грозовой полуденный, в Эгеевом море, / Ветер. Носил по волнам и разбил дуновеньем ужасным. / Эти уста, что имя твое призывали напрасно, / Воды наполнили; то не рассказчик тебе возвещает, / Коему верить нельзя, и не смутные слухи ты слышишь, – / Сам о себе говорю, потерпевший кораблекрушенье! / Встань же; плакать зачни; оденься в одежды печали; / Без возрыданий, жена, не отправь меня в Тартар пустынный!” Голос прибавил Морфей, который она за супружний / Голос могла бы принять; и казалось, доподлинно слезы / Он проливает; в руках – движения были Кеика. / И застонала в слезах Алкиона; все время руками / Движет во сне; но, к телу стремясь, лишь воздух объемлет / И восклицает: “Постой… Куда ж ты? Отправимся вместе!”» (Овидий 1977. С. 284). В библиотеке короля Якова было несколько изданий «Метаморфоз» Овидия (Warner 1893. P. XXXVII).
133
Сцилла и Харибда в древнегреческой мифологии были морскими чудищами. У Гомера Одиссею удается успешно пройти между ними, пожертвовав частью экипажа. Впоследствии аллегоризированы как две опасности, крайности, которых следует избегать или между которыми необходимо сделать выбор: пройти между Сциллой и Харибдой (between Scylla and Charybdis). Для Англии XVI в. это распространенная поговорка: Tilley 1950. P. 588–589 (S169). Встречается в том числе у Шекспира в «Венецианском купце» (III, 5): When I shun Scylla, your father, I fall into Charybdis, your mother – «Избегаю я Сциллы – вашего отца, так попадаю в Харибду – вашу мать» (Шекспир 1957. Т. 3. С. 275). Яков при рассмотрении колдовства хотел избежать крайностей – абсолютного скептицизма и чрезмерной доверчивости. Ранее пословицу о Сцилле и Харибде, чтобы выразить крайние ошибочные представления о колдовстве, использовал Ламбер Дано (Daneau 1575. P. B7).
134
В оригинале: both monstruouslie against all Theologie diuine, and Philosophie humaine. В переводе К. В. Бандуровского: «…к Божественной теологии, так и к человеческой философии» (Герметизм 1999. С. 375).
135
См. прим. 110.
136
Ламбер Дано (см. прим. 16) писал, что после того как ведьмы присягнули дьяволу, тот дает им «порошки, корешки и яды» (pouders, rootes, and poysens) (Daneau 1575. P. F6). О специальных порошках как обязательном элементе колдовства упоминал Боден (Боден 2021а. С. 231–232). Учитывая контекст – использование порошков для женских «пустяковых поворотов» (little trifling turnes) – Яков, вероятно, помнил, что Агнес Сэмпсон была осуждена за «размещение формочек или порошка, сделанных из мужских суставов и членов в Ньютон-Кирк, под кроватью Юфэм Маккалзин за десять дней до ее родов, которые формочки она закляла своими молитвами о том, чтобы сдержать и ослабить мучения во время ее родов» (putting of moulds or powder, made of men’s joints and members in Newton kirk, under Euphame MacCalzean’s bed ten days before her birth, which moulds she conjured with her prayers for staying and
