Ради Господа, умолкни!

Было это давным-давно. Жил-был человек по имени Мозаффар. Он очень любил шутки и веселье, и все люди на базаре его знали. Как никто другой, Мозаффар не боялся говорить правду, но окружающие на него не обижались.

Как-то раз Мозаффар отправился поклониться мавзолею потомка имама, расположенному в их городе. У гробницы толпилось множество народу, съехавшегося из окрестных селений. Тут же сидели торговцы разным товаром и нищие, надеющиеся получить милостыню от прохожих. Некоторые паломники после посещения мавзолея что-то покупали у торговцев, другие подавали деньги нищим. Мозаффар не собирался делать ни то, ни другое, ни покупать, ни давать милостыню. Слоняясь между рядов, он рассчитывал встретить кого-нибудь знакомого и поболтать с ним.

Вдруг Мозаффар услышал какие-то звуки, похожие на вой. Чем ближе он подходил, тем громче становился звук. Наконец показался и его источник. Это был мужчина, который сидел у стены мавзолея и, вопя во всё горло, читал Коран. Люди, проходившие мимо, буквально затыкали уши, чтобы не слышать его назойливое завывание. Многие прохожие, хмурясь, с кислой миной старались как можно дальше обойти чтеца стороной.

Мозаффар неслышно подошёл к нему и сказал:

– Бог в помощь!

Человек, прервав чтение, ответил:

– Спасибо тебе.

– Прости мой нескромный вопрос, – продолжил Мозаффар. – Сколько ты получаешь? Я имею в виду, сколько тебе платят за чтение Корана?

Чтец поднял голову, оторвав взгляд от книги, и ответил:

– Ничего не получаю.

– Тогда зачем ты этим занимаешься?

– Чем?

– Чтением. Зачем ты вслух читаешь Коран?

Человек покачал головой и ответил:

– Я делаю это ради Господа.

– Тогда, ради Господа, умолкни!

– Почему? – удивился чтец.

– То, как ты читаешь Коран, позорит мусульман, – ответил Мозаффар. – Оглянись вокруг! Разве хотя бы один человек во время твоего чтения думает о Боге? Или испытывает удовольствие? Всякий, кто проходит мимо и слышит твой голос, только и думает, как бы заткнуть уши! Сделай милость, найди себе другое занятие!

До чтеца наконец дошло, что ему говорят в лицо о том, насколько противным голосом наделила его природа, и задумчиво пробормотал:

– Что же мне теперь делать?

– Что угодно, только не читать вслух! Да, мой дорогой, всё что угодно, только не чтение вслух!

Камень и собаки

Мороз, мороз, мороз. Настала зима. Ночью выпало много снега, и всё вокруг обледенело. Поэт Мирза Шахруз вышел из дома. В деревне у него были ученики, раз в неделю он проводил с ними занятия. Они собирались вместе, читали стихи и устраивали поэтические состязания. Хоть и морозно было, Мирза Шахруз не стал откладывать свой поход в деревню, ему не хотелось огорчать друзей и учеников, собравшихся на занятия.

На улицах не было ни души. Люди попрятались по домам и грелись под одеялами, засунув ноги под корси с жаровнями[1].

На выходе из города поэт неожиданно столкнулся с двумя парнями.

– Здорово, далеко отправился?

– В деревню Калат. Что вам угодно?

– Что угодно? Сейчас узнаешь. А ну, иди сюда!

– Куда сюда? Кто вы такие? Отпустите меня…

Мирзе Шахрузу невдомек было, что он попал в лапы грабителей. Они подхватили бедолагу под руки и поволокли в какую-то трущобу. Там у огня сидел их главарь и крутил свой чёрный ус.

– Отпустите меня! – воскликнул Мирза Шахруз. – Что вам от меня нужно?

– Не шуми попусту, – буркнул главарь. – Здесь тебя никто не услышит. Отдавай своё добро, и мы тебя отпустим.

– Добро? – спросил Мирза. – Я поэт, а всё добро поэта – это стихи.

– Стихи? – захохотал главарь разбойников. – Что ещё за стихи? На что они годятся? С чем их едят?

– У стихов есть размер и форма, но в них нельзя одеться. Порой они сладостны, но их ни съесть и ни выпить. Угодно ли будет вам угоститься подобными стихами? – сказал Мирза, надеясь таким способом поладить с разбойниками.

Главарь был не прочь повеселиться:

– Валяй, – произнёс он, – посмотрим, на что ты способен. Только поживей.

– Тогда ты отпустишь меня? – спросил поэт.

Главарь согласился отпустить поэта на все четыре стороны, если стихи ему понравятся.

Мирза Шахруз собрался с мыслями и прочитал такие строки:

Силой ты меня заполучил

И в свою добычу превратил,

Требуешь ты злата-серебра,

Лучше б нищету мою простил!

Будь богатым, откупился б я,

Шах воров меня бы отпустил.

– Достаточно, – перебил его главарь, – хватит молоть чушь. – И, обратившись к своим подручным, бросил:

– Посмотрите, что у него там в карманах.

Разбойники обшарили карманы поэта, но денег не нашли:

– Господин, у него в карманах пусто!

– Тем хуже для него, – сказал главарь. – Сделаем, как у нас заведено. Раз нет денег, забирайте одежду. Продадим её, хватит на хлеб и халву.

Поэт попытался протестовать:

– Нет! Не делайте этого! – негодовал он. – На улице лютый мороз!

Но разбойники и слушать его не стали. Они сорвали с него одежду, вышвырнули нагишом на улицу и прокричали вслед:

– Проваливай! Ты свободен!

– Зачем мне такая свобода? Да я заледенею на таком морозе!

– Почитай стишки, согреешься, – умирая со смеху, кричали разбойники, наблюдая за ним из окна.

Босой поэт шагал по обледенелой земле, проклиная своих обидчиков. Вдруг он услышал лай. Он обернулся и увидел, что за ним бегут две огромные лохматые собаки. Бедняга испугался так, что поджилки затряслись. Он хотел было схватить камень, чтобы отогнать собак, но земля была покрыта льдом, и камни вмерзли намертво. Псы между тем мчались в сторону бедного Мирзы, не переставая оглушительно лаять.

Поэт пал духом. В отчаянии он обратился с молитвой к небесам и закричал: «О Господи! Что же это за времена такие, когда собаки спущены, а камни примёрзли?!».

До главаря разбойников, всё это время смотревшего в окно, донеслись эти слова, и его сердце дрогнуло. Чуть слышно он повторил: «Что же это за времена такие, когда собаки спущены, а камни примёрзли?!».

В душе его шевельнулось раскаяние, и он приказал вернуть поэта.

Разбойники быстро отогнали собак и снова привели Мирзу Шахруза в трущобу. Поэт дрожал от холода, как ветка ивы. Его подвели к огню, чтобы он отогрелся. Главарь взглянул на него и сказал:

– О учёный человек, прости меня.

Поэт ничего не ответил и тихо заплакал.

– Дам тебе всё, что пожелаешь, – продолжил главарь, – только не лей слёзы и