77
Elie Wiesel, Night (New–York: Discus/Avon Books, 1969), pp. 75–76.
78
Клемент Александрийский, например, призывал к свободе от страстей. Этим, по его мнению, можно было добиться сходства с не испытывающим волнений Богом. Нужно очистить себя от отваги, страха, радости, зла, зависти и любви к твари, говорил он. Подобное отрицание страстей и эмоций оставалось в философии и богословии вплоть до возникновения романтического движения. Спиноза же называл эмоции «перепутавшимися идеями», а Кант призывал «выполнять обязанности ради обязанностей».
79
Н.В Гоголь, Духовная проза, с. 424. М., 1992 (прим. перев.).
80
Чарльз Уильямс пишет: «Когда святой Павел проповедовал в Афинах, мир был просто утыкан крестами. Они стояли за городом вдоль дорог, на них висели тела медленно умирающих людей. Когда блаженный Августин проповедовал в Карфагене, мир тоже был утыкан крестами. Но эти кресты стояли уже в центре городов, их несли торжественные процессии, они высились у алтарей, были украшены драгоценными камнями, и на каждом из них было изображение умирающего Человека». Даже Колизей — свидетель столь многих кровавых зрелищ — был увенчан христианским крестом с надписью «Benedictus».)
81
Иудейские комментаторы Библии очень часто относят символ слуги–страдальца к себе как к народу–страдальцу. Не потому ли, спрашивает японский богослов Казо Китамори, ряды поклонников иудаизма столь редки? Ни один народ не страдал больше, чем евреи. Но человеческая боль, как бы велика она ни была, бессмысленна и бесплодна, пока не станет символом боли Божьей, пока люди действительно не поверят, что Бог умирал с тем мальчиком на виселице.
82
Было бы проще и приятнее, если бы Бог просто уничтожил боль и не мучился больше от нашей боли. Но боль существует. Она говорит не о том, что Бог плохо заботится о нас, а о том, что она играет очень важную роль в мироздании, а потому ее нельзя «изъять» из мира без потерь. Глядя на своих пациентов–прокаженных, я каждый день вижу, какой потерей для мира обернулась бы утрата боли. Поэтому, если бы я имел возможность устранить человеческую боль, я бы этого никогда не сделал. Боль слишком ценна. Но я делаю все возможное, чтобы помочь, когда боль превращается в муку.
