После завершения этих работ старший инженер похлопал меня по плечу: «Вот за тополя тебе спасибо, молодец! А колодец хватит копать, есть работа в другом месте!» Оставив колодец выкопанным почти вровень с головой, я попрощался с моим милиционером и покатил вместе с инженером на другую сейсмостанцию, расположенную в более гористой местности.

«Что же это выходит? Как только я настроился на то, что безропотно подклоняюсь под волю Божию и принимаю, как должное, и жизнь в этом не слишком радостном месте, и даже безконечное рытье колодца, – как тут же все закончилось. Удивительно! Это нужно запомнить…» – размышлял я, сидя в машине, мчавшейся к большому плоскому кряжу на горизонте. Станция представляла собой вагончик, стоявший на небольшой площадке высоко в горном ущелье, откуда открывалась грандиозная панорама величественных хребтов загадочного Сари-Хосора. Позади, над обрывистой вершиной, поросшей кизиловым кустарником и мелкими деревьями боярышника, высоко в небе парили большие орлы. Из ущелья вытекал чистый горный ручей, откуда мне пришлось затем носить воду ведрами.

Это место мне понравилось больше, чем то, откуда я уехал. Здесь у меня снова возникло сильное желание писать стихи. Любуясь по вечерам безбрежными просторами золотистых холмов с мягкими красками ковыльной степи, окутанной голубоватой весенней дымкой, с бархатистыми первыми звездами, загорающимися над далекими хребтами Сари-Хосора, я вложил в эти записи всю душу.

Вечереет холмов перелив,

Изумительно нежные росписи,

Акварельные радуги нив,

Разнотравья безумные россыпи.

Я проник в эту ярь красоты,

В эту бурю с ее фейерверками.

Чьих-то глаз две огромных звезды

Отразились в космическом зеркале.

И земли фантастический газ

Разрывал обращение трудное,

А в разрывах космических масс

Открывалось и двигалось чудное.

И вскричал я, могучий, как зверь,

Осчастливленный и огорошенный.

Но уже устремлялись к земле

Зрелых ливней литые горошины…

Истина всегда перед нами, но прямо увидеть ее нам мешают наши представления о ней. Ум никогда не может быть высшим, надежным и неизменным благом, ибо без Бога он безкрыл и обречен ползать в прахе страстей. Но когда он просветится благодатью и покорится ей, то оставляет свои притязания на высшее благо, предоставляя ее власти Святого Духа.

Ум, просветившийся Небесным светом и приобщившийся истине, вступает в нее безраздельно, ибо в ней нет ни изменения, ни тени перемены. Христос вознесся на Небо, но поселился в сердце человеческом, ушел к Отцу Небесному, но остался с нами. Мы, согрешив, упали на земле, а Он, освятив нас, поднял к Богу, подарив нам землю и Небеса.

САРИ-ХОСОР

Оставаясь рабом дурных страстей, ум упивается чтением возвышенных духовных истин, воображая себя их творцом и владетелем. Те, кто получил от Бога ум, как орудие более совершенное, чем у других, изощрились в толковании этих истин, оставаясь ослепленными своими пороками и страстями. Именно они убедили мир считать их жрецами науки и хранителями книжных знаний. Невозможно рассказывать о свете, стоя спиной к свету. Невозможно толковать о Боге, не постигнув Его в прямом опыте. Все это будет лишь тень истины, которую мы сами отбрасываем, закрывая собою ее свет.

Разнообразные жизненные впечатления, как благоприятные, так и неблагоприятные, накапливаясь в памяти, становятся уникальным личным опытом человеческого сердца, благодаря которому оно обретает силы устремиться к Богу. Я пытался самостоятельно искать Его в горном уединении, не понимая пока еще, что к Богу приходят через Церковь и послушание.

В этих горах, где мне пришлось поселиться, по ночам было очень холодно. Пришлось топить печь, которая по трубам с горячей водой обогревала мою комнату. Мне снова нужно было просто сторожить вагончик и ожидать какую-то семейную