человеческаго дне [1360] (1 Кор. 4:3). Но поскольку ложные наветы предварительно заняли собою слух ваш, подвергается оклеветанию и вера моя в Бога, то, зная, что клеветник наносит вред одновременно трем лицам, ибо обижает и оклеветанного, и к кому обращена речь его, и себя самого, молчал я о своем вреде, не мнением вашим о мне, как знаете это, пренебрегая (ибо можно ли пренебрегать им мне, который для того и пишу и вступаю теперь в эту борьбу, чтобы не повредить себе в оном?), но видя, что из троих, претерпевающих вред, меньше всех теряю я. Ибо я лишаюсь вас; у вас же похищают истину, а виновник этого и меня с вами разлучает, и себя отчуждает от Господа, потому что невозможно приблизиться к Богу делами запрещенными. Поэтому говорю сие более для вас, нежели для себя, хочу вас избавить от нестерпимого вреда; ибо какое большее зло мог бы потерпеть тот, кто утратил самое драгоценное – истину?
4. Итак, что говорю я, братия? Не то, что я безгрешен, что жизнь моя не исполнена тысячами проступков; ибо знаю себя и не перестаю источать слезы [1361] о моих грехах, если бы только возможно мне было умилостивить Бога моего и избежать угрожающего наказания, – но кто судит дела мои, тот, если утверждает, что чисто око его, пусть ищет сучок и в моем оке (см. Мф. 7:3-5); ибо сознаюсь, что имею нужду в великом попечении обо мне людей здравых. А если не говорит он этого о себе (тем же паче не скажет, чем более он чист; потому что совершенным свойственно не себя самих превозносить, иначе, без сомнения, соделаются повинными в высокомерии фарисея, который, оправдывая себя, осуждал мытаря – см. Лк. 18:10-14), то пусть вместе со мною поищет врача и да не судит прежде времени, дондеже приидет Господь, Иже во свете приведет тайная тмы, и объявит советы сердечныя (1 Кор. 4:5); пусть помнит Сказавшего: не судите, да не судими будете (Мф. 7:1) и: не осуждайте, да не осуждени будете (Лк. 6:37). Вообще же, братия, если прегрешения мои удобоисцелимы,[1362] то почему не повинуется он учителю церквей, который говорит: обличи, запрети, умоли (2 Тим. 4:2)? Если же беззаконие мое неисцельно, то почему не противостанет мне в лице и почему, объявив противозаконные мои поступки, не избавит церкви от вреда, мною причиняемого? Итак, не потерпите злословия, произнесенного на меня сквозь зубы. Ибо это могла бы сделать и раба, служащая на мельнице; в этом отличился бы с избытком и всякий подлый человек, у которого язык изощрен на всякое злословие. Но есть епископы, – пусть они будут приглашены для выслушивания; есть клир в каждом приходе [1363] (παροικία) Божием, – пусть будут собраны люди самые испытанные. Пусть свободно говорит желающий, но только бы это было обличение, а не злословие. Пусть выведены будут напоказ тайны моего лукавства, – и тогда не ненавистью преследуют меня, но вразумят, как брата. Более имею права от блаженных и безгрешных мужей ожидать сожаления о себе, грешнике, нежели негодования на себя.
5. Если же преткновение в вере, то пусть будет указано мне сочинение; пусть опять соберутся равнодушные и беспристрастные судии, прочтено будет обвинение, рассмотрено, не по неведению ли обвиняющего более представляется достойным обвинения сочинение, чем в существе (τῇ φύσει) своем оно предосудительно. Ибо многое и хорошее не представляется хорошим для людей, не имеющих в уме своего верного начала к суждению. И равные по весу тяжести кажутся неравными, когда чаши весов не имеют между собою равновесия. Даже и мед для иных казался горьким, если у них чувство вкуса повреждено было болезнью. И глаз не в здоровом состоянии не видит много действительного, представляет же многое такое, чего нет. Поэтому при оценке сочинений, как замечаю, бывает часто то же, когда судия по способностям ниже писателя; потому что кто судит о сочинении, с тем же почти запасом должен приступать к делу, как и написавший оное. О делах земледелия не способен судить, кто сам не земледелец; не распознает нестройного и стройного в музыкальных ладах, кто не имеет сведения о музыке; но судиею сочинений тотчас делается всякий, кто хочет, кто не может указать учителя своего и времени, когда обучался, и вообще не слыхал ничего ни малого, ни великого о том, как сочинять. А я примечаю, что и в словесах Духа не всякому позволительно приступать к исследованию сказанного, но только имеющему духа рассуждения, как научил нас апостол, который, говоря о разделении дарований, сказал: овому бо духом дается слово премудрости; иному же слово разума о том же дусе; другому же вера тем же духом[1364]; другому же действия сил, иному пророчество, другому разсуждения духовом (1 Кор. 12:8-10). Поэтому если сочинение мое духовно, то намеревающийся судить о нем пусть докажет, что имеет он дарование рассуждения о духовном. А если, как злословит он, это плод мудрости мира сего, то пусть покажет себя опытным в мирской мудрости, и тогда предоставлю ему голос в суде. И никто не представляй себе, что придумано это мною во избежание обличений. Ибо предоставляю вам, возлюбленнейшие братия, самим по себе произвести исследование возведенных на меня обвинений. Неужели вы так медлительны умом, что не иначе можете доискаться истины, как разве всякого употребляя в посредники дела? Но если написанное мною само по себе кажется вам неоспоримым, то убедите нападающих на это оставить всякую любопрительность (φιλονεικία). Если же что представляется и сомнительным, спросите меня чрез каких-либо посредников, которые бы могли верно служить делу моему, или, если угодно, потребуйте у меня письменных доказательств. Но непременно постарайтесь всеми мерами не оставлять сего без исследования.
6. О вере же моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкою, блаженною женою, которая по происхождению ваша? Говорю о знаменитой Макрине, от которой заучил я изречения блаженнейшего Григория, сохранявшиеся до нее по преемству памяти, и которые и сама она соблюдала, и во мне еще с малолетства напечатлевала, образуя меня догматами благочестия. Потом, когда сам я получил способность понимать и разум с летами усовершился, обошедши много суши и моря, если находил кого ходящим по преданному правилу благочестия, то брал его себе в отцы и делал путеводителем души своей в шествии к Богу. И по благодати Призвавшего меня званием святым в познание Свое, насколько знаю, до сего часа не принял я в сердце ни одного
