Правило 16. А Нееман [1188] велий не пред Господом, но пред господином своим (4 Цар. 5:1), то есть один из сильных людей у царя Сирийского. Посему тщательно вникай в Писание, и тотчас найдешь решение вопроса.[1189]

189. К Евстафию, главному врачу [1190] (181)

Хвалит врачебное искусство, и особенно в Евстафии, который помогает не только телам, но и душам, как св. Василий узнал на своем опыте, что Евстафий ободрял его к обличению своих клеветников; дает ответ обвинявшим его в троебожии, в савеллианстве, в том, что в трех Ипостасях допускает одно Божество; сознаваясь в последнем, объясняет намерение обвинителей исключить Духа Святого из Божества и доказывает, что Дух Святой в Крещении именуется вместе с Отцом и Сыном, что приписываются Ему все Божеские именования, что нельзя оспаривать у Духа имени «Бог»; наконец на возражение, что имя «Бог», как означающее собою естество, не принадлежит Духу, единством действования в трех Ипостасях доказывает тождество в Них естества. (Писано в конце 374-го или в начале 375 г.)

1. У всех у вас, занимающихся врачебным искусством, одно в виду – человеколюбие. И мне кажется, кто вашу науку предпочитает всему, занимающему нас в жизни, тот рассуждает согласно с разумом и не уклоняется от своего долга, потому что драгоценнейшее всего [благо] – жизнь делается ненавистною и мучительною, если невозможно иметь здоровья, а здоровье подается вашим искусством. Но в тебе это знание доведено до совершенства; ты полагаешь для себя обширнейшие пределы человеколюбия, благотворительность своего искусства не ограничивая только телом, но заботясь и о врачевании душевных недугов. Говорю же это, не народной только следуя молве, но и наученный собственным своим опытом, как во многих других случаях, так особенно ныне, при неописанной злобе моих врагов, которая, подобно сокрушительному потоку, поглощала жизнь мою и которую ты искусно отклонил от меня, это тягостное затвердение сердца моего размягчив излиянием утешительного слова. Ибо смотря на непрестанные и различные покушения против меня врагов моих, думал я, что должно мне молчать, в безмолвии переносить наносимые мне бедствия и не противоречить вооружившимся ложью, этим опасным оружием, которое нередко вонзает острие свое при помощи самой истины. Но ты, прекрасно сделав, ободрил меня к тому, чтоб не выдавать (καταπροδιδόναι) истины, но обличить клеветников и не допустить многих потерпеть вред от того, что ложь действует успешнее истины.

2. Мне казалось, что питающие против меня ненависть, у которой нет и причины, делают что-то похожее на рассказываемое в Эзоповой басне. У Эзопа волк возводит некоторые вины на ягненка, конечно, стыдясь подать о себе мысль, будто бы без справедливого предлога убивает ничем его не оскорбившего; когда же ягненок без труда опровергает обвинение, взведенное на него по клевете, тогда волк не удерживает уже более своей [стремительной] жадности (τῆς ὁρμῆς), но хотя должен уступить справедливости, однако же решает победу зубами. Так и эти люди, для которых ненависть ко мне вожделенна, как одно из благ, краснея, может быть, при одной мысли, что ненавидят меня без причины, выдумывают сии причины и обвинения и ни на чем из сказанного не останавливаются совершенно, но ныне одно, а вскоре потом другое, и еще через некоторое время опять что-нибудь иное выдают за причину вражды ко мне. Злоба их ничего не держится постоянно,[1191] но, когда принуждены отказаться от одного обвинения, хватаются за другое, а после этого берутся опять за новое и, хотя бы все обвинения были опровергнуты, не отступаются от своей ненависти. Они обвиняют меня, что проповедую трех Богов, повторяют это вслух многим и не перестают сей клевете давать вид правдоподобия. Но меня защищает истина, потому что и пред всеми вообще, и наедине пред всяким, кто ни встречается со мною, показано, что исповедующий трех Богов предается мною проклятию и не признается христианином. Но как скоро слышат это, готов у них против меня Савеллий,[1192] и они разглашают, что Савеллиев недуг есть и в моем учении. Опять и сему противопоставляю обычное свое оружие – истину, доказывая, что таковой ереси боюсь наравне с иудейством.

3. Что же? Успокоились ли они, утомившись такими попытками? Нет. Но попрекают меня в нововведении, и таким образом, сочиняя против меня обвинение, укоряют в том, что, исповедуя три Ипостаси, именую единую благость (ἀγαθότητα), единую силу (δύναμιν), единое Божество (θεότητα). И это говорят они не без правды, потому что действительно так именую. Но, обвиняя в этом, они говорят еще, что сего нет у них в обычае и что не согласуется сие с Писанием. Что же сказать мне на сие? Не почитаю справедливым для православного учения законом и правилом признавать господствующий у них обычай. Ибо если обычай имеет силу в доказательстве православия, то и мне, конечно, позволительно противопоставить господствующий у нас обычай. А если они отвергают наш обычай, то и я, без сомнения, не обязан следовать их обычаю. Итак, пусть рассудит нас Богодухновенное Писание, и у кого учение окажется согласным с Божиим словом, на стороне того, без сомнения, будет голос истины. Посему в чем же вина? Ибо в обвинении, какому подвергают меня, указывается одновременно две вины – первая, что разделяю Ипостаси, а другая – что ни одного из подобающих Богу (θεοπρεπῶν) именований не исчисляю множественно,[1193] а, напротив того, как сказано выше, говорю: единая благость, единая сила, единое Божество – и о всем тому подобном выражаюсь в единственном числе. Что касается до разделения Ипостасей, то сего не должны бы чуждаться утверждающие инаковость [1194] сущностей в Божием естестве. Кто говорит «три сущности», тому уже неприлично сказать «три Ипостаси». Следственно, в вину ставится это одно: что именования, прилагаемые к Божию естеству, употребляю в единственном числе.

4. Но у меня на сие есть готовый и ясный ответ. Кто осуждает утверждающих, что Божество едино, тот, в силу необходимости, согласится с утверждающим, что Божеств много или что нет Божества. Ибо иного чего, кроме сказанного, невозможно и придумать. Но что Божеств много, не дозволяет сего утверждать богодухновенное учение, которое, где ни упоминает о Божестве, упоминает в единственном числе: яко в Том живет всяко исполнение Божества (Кол. 2:9); и в другом месте: невидимая бо Его от создания мира твореньми помышляема видима суть, и присносущная сила Его и Божество (Рим. 1:20). Итак, если число Божеств простирать до множества свойственно только тем,