– Знаете его? – выдохнул один из собеседников. – А я вот знаю, да получше, чем он сам знает женщин, которых разбирает по косточкам в этой своей непотребной писанине, делая вид, что на женском нраве собаку съел. Говорю вам – это сгусток тщеславия: мнит себя неотразимым; воображает, что там, где его особа появилась, уж нет и быть не может ни добродетели женской, ни чести. Женщина, которая устояла перед прочими обольстителями, не устоит перед ним, ведь он приходит что твой Цезарь – увидеть и победить.

– Едва ли он преуспеет с мадам Сен-Валье, что бы ни мнил о своей неотразимости.

– А вы знакомы с этой дамой?

– Я помню ее еще с тех пор, когда она носила фамилию Кольне. Это образчик супруги, хотя, кажется, вышла замуж по настоянию родителей совсем молоденькой. Шарль Кольне не из тех, в кого склонны влюбляться юные барышни; неограненный алмаз – вот он кто был, этот миляга Кольне, но его жена ни разу не дала обществу повода решить, будто бы не ставит мужа превыше всех в целой вселенной. Если этот тип, Вивьен, хвастает ее благосклонностью, значит, он отъявленный мерзавец.

– Не то чтобы хвастает – просто заявляет, что благосклонность будет получена. Вам ведь известен его девиз: «Если не нынче, так завтра»? Я лично видел письмо, которое он настрочил Жюло, этому своему Санчо Пансо; так вот Вивьен заявляет, что пресловутое «завтра» не за горами.

Далее разговор перекинулся на другие темы, а там и вовсе сошел на нет, однако Максим глаз не сомкнул, покуда поезд, вовсю дымя, не остановился в Дижоне. О сколько тягостных минут предстояло еще ему пережить до того момента, когда медлительный утренний омнибус доставит его на станцию в Сен-Валье ле Рое, предварительно заехав в три городка!

Жена ждала Максима на станции в пароконном экипаже, с дополнительными меховыми одеялами и грелкой.

Она приехала его встретить – оживленная, любящая, – но душа Максима заныла при мысли, что такая заботливость может быть прикрытием для сердца, которое уже неверно. Нет, оборвал он себя, нельзя сомневаться в целомудрии Люси, пусть даже ее имени коснулось зловонное дыхание обольстителя.

– Вивьен еще в нашем шато? – поинтересовался Максим этак небрежно, когда они выехали со станции.

Из-за проклятого омнибуса он потерял немало времени: солнце давно взошло, – и Максим заметил, что при упоминании Вивьена мгновенная тень легла на лицо Люси, а ладонь дрогнула в его руке.

– Да, но он уедет нынче, тем же поездом, которым путешествовал ты.

– Не слишком ли внезапный это будет отъезд? Вивьен собирался гостить, пока мы его терпим – он сам так сказал, – ведь ему надо закончить роман в деревенской тиши.

– Вероятно, он убедился, что с романом дело не ладится, поскольку атмосфера в Сен-Валье не располагает к литературным занятиям.

– Люси! Сдается мне, этот человек повинен в том, что вел себя с тобой непозволительно.

– Ничего подобного, – ответила мадам Сен-Валье с легким смешком, которому, видимо, надлежало развеять подозрения супруга. – Просто он нам надоел – мне и Лауре. Мы обе устали от его общества и позволили себе намекнуть на свои ощущения – разумеется, самым деликатным образом, – пока ты отсутствовал. Литераторы весьма чутки, вот и Вивьен живо понял, в чем дело, и измыслил предлог для срочного отъезда в Париж.

– Благослови тебя Господь, любовь моя! – воскликнул Максим, прижимая Люси к сердцу. – Будь Ева подобна тебе нравом, Змий убрался бы из Эдема сбитым с толку и посрамленным.

– Милый Максим, что за туманные аллегории, – шутливо произнесла Люси. – Ситуация ясна как день; надеюсь, ты будешь особенно учтив с мсье Вивьеном в день его отъезда.

Итак, у Максима не осталось ни тени сомнения: Вивьен воспользовался его отсутствием, чтобы обольстить его жену, и был отвергнут с искренним презрением неприступной добродетели. Максиму удалось задать пару вопросов Лауре Эвремонд так, чтобы не слышали ни Люси, ни кто другой. Мадам Эвремонд хоть и выдала минимум информации, но ее признания и даже отрицания лишь укрепили уверенность Максима де Сен-Валье.

Самого Вивьена Максим увидел только за ужином. Романист провел весь день в своей комнате, занятый сборами и сортировкой рукописей. Приехал он без камердинера, но отверг услуги лакеев Сен-Валье. Он кипел от ярости и раздражения и знал: сдерживающим фактором не станет даже присутствие чужого слуги. Его, Вивьена, может прорвать в любой момент, пострадает же деревенский недотепа, повинный только в своем природном тупоумии.

Да, он домогался жены своего друга. Он подкараулил мадам Сен-Валье в послеобеденный час, когда она совершала одинокую прогулку среди падубов и тисов – рослые, в десять футов высотой, они служили отличным экраном, закрывая обзор из окон шато, и подходили для гнусной цели не хуже, чем лабиринт лесной чащи. Вивьен употребил весь свой арсенал: столь эффективный, когда дело касалось герцогинь (конечно, романных), срабатывали приемы порой и в реальной жизни, с матронами из среднего класса, – но в данном случае ответом ему было презрение той силы, какое испытывает чистая сердцем женщина, любящая своего мужа, когда сталкивается с дерзким глупцом, вообразившим, будто он может вытеснить этого мужа из преданного сердца.

Вот почему за ужином атмосфера была далеко не такая непринужденная, как в день отъезда Максима де Сен-Валье. Правда, Вивьен говорил не меньше обычного, но злобный огонь его глаз, а также цинизм высказываний, завуалированный с нехарактерной небрежностью, свидетельствовали о тлеющем бешенстве.

Максим, который в вечер отъезда был истерически оживлен, теперь сидел мрачный и настороженный. Незадолго до трапезы он имел получасовой разговор с Тольпашем на террасе, над самым рвом, в промозглом мраке. Тольпаш, подобно хозяину дома, отмалчивался и глядел в оба.

Ужин затянулся; об экипаже объявили, когда мужчины еще сидели за кофе и сигаретами. Мадам де Сен-Валье и ее подруги удалились в музыкальный салон, и теперь оттуда слышались звуки какой-то легкомысленной оперы-буфф (играла мадам Эвремонд, большая любительница мотивчиков, которым сроку жизни – один парижский сезон, после чего о них не вспоминают, как о бабочках ушедшего лета).

Вивьен стал прощаться: протягивал руку всем мужчинам, словно и не соблюдая никакой очередности, однако последним, к кому подошел со зловещей улыбкой, оказался именно хозяин.

Максим стоял выпрямившись, глядя в лицо Вивьену, и протянутой руки не принял.

– Слыхали старинную поговорку, сударь? «Не задерживай уходящего гостя» – вот что она гласит, – мрачно изрек Максим. – Я имею особое удовольствие поторопить вас и полагаю, что вы покидаете нас по настоятельной просьбе моей жены.

На мгновение Вивьен