– Мама, ты должна сама поговорить с Яхманом… А чемоданы должны остаться здесь, – говорит Пиннеберг.

И в этот раз Ягненок восхищается мужем – он так сдержан.

– Ну конечно, – фыркает фрау Пиннеберг, – я так и знала, что ты встанешь на сторону жены. Пиннеберги всегда были болванами. Тебе должно быть стыдно, тряпка…

– Ганнес, – умоляюще зовет Ягненок.

Но и этого не требуется. Пиннеберг тут же берет дело в свои руки.

– Ну, тебе пора, мама. Нет, оставь чемоданы. Думаешь, ты унесешь их против моей воли? Давай, сделай еще шажок. Не хочешь попрощаться с моей женой? Хотя это не обязательно.

– Я пришлю к вам полицию!

– Ради бога, мама. Осторожнее, тут порог.

Дверь за ней захлопывается, и шум наконец стихает, Ягненок напевает колыбельную и надеется, что молоко не пропало. Она расстегивает кофточку, и Малыш жадно присасывается к груди.

– Интересно, она действительно пришлет полицию? – задумыватся Пиннеберг.

– Ты был великолепен, парень, – говорит Ягненок. – Не ожидала от тебя. Как ты держался!

Заслуженно похваленный, он смущается.

– Да брось, ничего такого… Лучше расскажи, как все было!

И она рассказывает.

– Может, Яхман и в розыске… Но если так, то мама тоже в этом замешана. Тогда полицию она не пришлет. А если бы вызвала, она уже была бы здесь.

Пиннеберги сидят и ждут. Ребенок наконец наедается, его кладут в кроватку, и он мирно засыпает.

Пиннеберг убирает чемоданы обратно на шкаф, берет у мастера столярный клей и чинит полку. Ягненок готовит ужин.

Полиция так и не приходит.

Актер Шлютер и молодой человек с Акерштрассе. Все кончено.

Двадцать девятого сентября Пиннеберг стоит за своим прилавком в универмаге «Мандель». Сегодня – двадцать девятое, завтра – тридцатое, а тридцать первого сентября не бывает. Пиннеберг что-то подсчитывает в уме, лицо у него мрачное, серое. Время от времени он достает из кармана листок с цифрами дневной выручки, смотрит на него и снова считает. Но считать, в общем-то, и нечего. Результат остается неизменным: сегодня и завтра ему нужно продать товара на пятьсот двадцать три марки пятьдесят пфеннигов, чтобы выполнить норму.

Это невозможно. Но выполнить норму он обязан, ведь что тогда будет с Ягненком и Малышом? Это невозможно, но, когда факты неумолимы, остается надеяться на чудо. Повторяются события школьных времен: подлец Хайнеман раздает проверенные диктанты по французскому языку, а ученик Иоганнес Пиннеберг шепчет под партой: «Господи, сделай, чтобы у меня было всего три ошибки!» – хотя семь своих ошибок он и так знает.

Продавец Иоганнес Пиннеберг молится: «Господи, пошли хоть кого-нибудь, кому нужен фрак. И вечернее пальто. И еще… и…»

Вдруг к нему подходит Кесслер:

– Ну, Пиннеберг, как ваши дела?

– Спасибо, все в порядке, – отвечает Пиннеберг, даже не поднимая глаз.

– Та-ак, – протяжно говорит Кесслер. – Та-а-ак. Очень рад. А то Янеке вчера говорил, что вы провалились с продажами и что он вас уволит.

– Спасибо! Спасибо! Все в порядке, – отвечает Пиннеберг, стараясь казаться бодрым. – Янеке, наверное, просто хотел вас одурачить. А вы как?

– О, я уже выполнил норму на этот месяц. Потому и спрашиваю. Хотел вам кое-что предложить.

Пиннеберг молчит. Он ненавидит этого Кесслера, подхалима и хвастуна. Ненавидит так сильно, что даже сейчас он не хочет ничего у него просить и не может вымолвить ни слова. Наконец, после долгой паузы, выдавливает из себя:

– Ну, повезло вам.

– Да, мне уже не надо надрываться. Эти два дня могу вообще ничего не продавать, – гордо заявляет Кесслер и смотрит на Пиннеберга свысока.

И, возможно, Пиннеберг все же открыл бы рот, чтобы попросить о помощи, но в этот момент к ним подходит господин.

– Не могли бы вы показать мне домашний пиджак? Что-нибудь теплое, практичное. Цена не так важна. Главное – сдержанные цвета.

Пожилой господин окинул взглядом обоих продавцов, и Пиннебергу даже показалось, что тот смотрит именно на него. Поэтому он говорит:

– Пожалуйста, если вы…

Но Кесслер тут же перебивает:

– Прошу вас, господин, пройдите сюда… У нас отличные фланелевые пиджаки, очень сдержанные расцветки. Пожалуйста…

Пиннеберг провожает их взглядом и думает: «Значит, Кесслер выполнил норму и теперь отбивает у меня клиента. Тридцать марок…»

Мимо проходит господин Янеке и укоризненно смотрит: «Что, опять без дела? Все продают, а вы нет. Похоже, вам не терпится встать на биржу».

Пиннеберг смотрит на него – вроде бы должен злиться, но он чувствует себя таким беспомощным, разбитым, что слезы подступают к глазам. Он шепчет: «Господин Янеке… Ах, господин Янеке…»

И вот чудо: господин Янеке, злой и неприятный, вдруг ощущает эту беспомощную тоску. Он ободряюще говорит:

– Ну, Пиннеберг, не вешайте нос. Все наладится. Мы ведь не звери, можно и договориться. У каждого бывает черная полоса.

И спешно отходит в сторону, потому что приближается новый клиент – с выразительным, даже выдающимся лицом. Хотя… вряд ли это покупатель: на нем костюм от портного, он не станет брать готовое. Но господин направляется прямиком к Пиннебергу, и тот ломает голову: где же он его видел? Лицо знакомое, но тогда этот господин выглядел как-то иначе…

Господин приподнимает шляпу:

– Приветствую вас, сударь! Позвольте спросить: вы человек с фантазией?

Речь у него впечатляющая: раскатистое «р», громкий голос, будто ему все равно, что его слышат другие.

– Ткань Фантази? – растерянно говорит Пиннеберг. – Это у нас на втором этаже.

Господин смеется: «Ха-ха-ха!» – и вдруг снова становится серьезным.

– Нет, не то. Я спрашиваю, есть ли у вас фантазия. Вот, например, если взглянуть на этот шкаф с брюками – можете ли вы представить себе щегла, который сидит на нем и поет?

– С трудом, – улыбается Пиннеберг и думает: «Где же я видел этого психа? Он просто выпендривается!»

– Плохо, – говорит господин. – Ну, с птицами в вашей профессии дела иметь не приходится? – И снова смеется: «Ха-ха-ха!»

Пиннеберг улыбается в ответ, хотя на самом деле ему становится тревожно. Продавцам нельзя позволять себя разыгрывать, а таких пьяных надо мягко, но твердо выпроваживать. За стойкой с пальто все еще стоит Янеке.

– Чем я могу служить? – вежливо спрашивает Пиннеберг.

– Служить! – декламирует тот презрительно. – Никто никому не слуга! Но перейдем к делу. Представьте: к вам приходит юноша с громадными амбициями, скажем, с Акерштрассе, и хочет обрядиться с ног до головы во все новое. Можете сказать, какие вещи он выберет?

– Легко, – говорит Пиннеберг. – Такое у нас бывает.

– Вот видите! – одобряет господин. – Не надо хоронить таланты! Значит, фантазия у вас есть. Какие ткани, например, выбрал бы этот юноша с