и там, в воображаемой осаде, провел очень беспокойную ночь.
На следующую ночь мой босоногий сосед не являлся, но еще через сутки, когда я лежал в темноте, я ясно слышал, как он снова спускался с чердака (дело происходило, по-моему, в то же время, что и в первый раз).
В ту ночь я успел уже подкрепиться пуншем, и моральный дух гарнизона был, соответственно, на высоте. Я выпрыгнул из кровати, схватил кочергу, которая стояла у потухающего очага, и мгновенно оказался в коридоре. Звуки уже стихли; меня окружали обескураживающие темнота и холод. Представьте себе, как я ужаснулся, когда увидел (или это мне почудилось) черное чудовище – то ли человека, то ли медведя, – которое стояло в коридоре спиной к стене, устремив на меня свои зеленоватые, тускло светившиеся глаза. Должен честно сознаться, что именно в этом месте находился буфет с тарелками и чашками – в тот миг я об этом забыл. Одновременно скажу, не кривя душой, что воображение воображением, но все же я не склонен признать себя жертвой самообмана: привидение, раз или два поменяв форму, словно собираясь преобразиться, передумало (как мне показалось), возвратило себе прежний вид и двинулось ко мне. Не столько храбро, сколько в панике, я изо всех сил швырнул кочергу ему в голову; раздался ужасный грохот, я отступил в спальню и закрыл дверь на два засова. Прошла минута – и я услышал жуткий звук: босые ноги прошлепали вниз по лестнице. Как и в прошлый раз, шаги стихли в холле.
Если мое ночное видение было причудой фантазии, если за очертания чудовища я принял темный контур буфета, а донышки чашек спутал с глазами, то я мог, во всяком случае, гордиться своей меткостью: кочерга попала не в бровь, а в глаз – на это недвусмысленно указывала груда черепков, оставшаяся от моего чайного сервиза. С помощью этого свидетельства я попытался вернуть себе спокойствие и мужество, но безуспешно. А кроме того, чем я мог объяснить леденящие кровь шаги, размеренный топот, спускавшийся от чердака до самого низа моего уединенного, населенного тенями жилища, в час, когда все добрые люди давно спят? Черт возьми! Все это было отвратительно. Я не находил себе места и со страхом ждал ночи.
Ночь пришла, и о ее наступлении грозно возвестила буря с громом и унылым ливнем. Улицы затихли раньше, чем обычно, и к полуночи только капли дождя печально барабанили по лужам.
Я постарался устроиться как можно уютней. Вместо одной я зажег две свечи. Я не ложился и приготовился к тому, чтобы со свечой в руке сделать вылазку. Я решил coûte qui coute [5] увидеть существо, которое нарушало ночной покой в моем доме, если оно вообще доступно зрению. Я сидел как на иголках и не мог сосредоточиться на книге. Тогда я стал прогуливаться взад-вперед по комнате, насвистывая то воинственные, то веселые мелодии и часто настораживаясь в ожидании знакомых страшных звуков. Потом я садился и принимался рассматривать квадратную наклейку на черной, внушительного и напыщенного вида бутылке, пока слова «Фланаган и компания. Лучшее старое солодовое виски» не зазвучали тихим аккомпанементом к фантастическим и жутким мыслям, проносившимся у меня в мозгу.
Тишина тем временем становилась все глубже, а тьма – все гуще. Напрасно пытался я уловить громыхание кареты или отзвуки спорящих голосов. Молчало все, кроме ветра, который задувал все сильнее, – он пришел на смену откочевавшей в Дублинские горы грозе. И вот в центре большого города я ощутил, что нахожусь наедине с природой и бог знает с чем еще. Я все больше трусил. Однако пунш, который нередко превращает людей в животных, снова сделал меня человеком – и это помогло мне сравнительно стойко отнестись к неуклюжему шлепанью босых ног, которое вскоре вновь раздалось на лестнице.
Не без робости я взял свечу. Направляясь к двери, я начал импровизировать молитву, но прервал ее, чтобы прислушаться, и так и не закончил. Шаги не смолкали. Признаюсь, у порога я немного помедлил, но набрался храбрости и отворил дверь. Выглянув, я увидел, что коридор совершенно пуст – чудовища на лестничной площадке не было; когда смолкли мерзкие звуки, я отважился двинуться вперед, к перилам. О ужас! Одним или двумя лестничными маршами ниже площадки, где я находился, звучала та же таинственная тяжелая поступь. Я разглядел что-то движущееся: серое неповоротливое существо размером со стопу великана грузно переваливалось с боку на бок. Жизнью клянусь, такой чудовищной серой крысы я не только не видел раньше, но даже не мог вообразить.
Шекспир сказал: «Одним претит уставившийся на них поросенок, другие бесятся при виде кошки». Я едва не лишился рассудка, завидев эту крысу: можете надо мной смеяться, но мне почудилось, что у нее на морде написана чисто человеческая злоба, а когда прямо у меня под ногами крыса, повернувшись, посмотрела мне в лицо, то, могу поклясться, – тогда я это почувствовал, а теперь в этом убежден – я узнал сатанинский взгляд и отвратительную физиономию моего старого знакомца с портрета, превратившуюся в морду этой жирной твари.
С неописуемым омерзением я бросился обратно в комнату, запер дверь и задвинул засов, словно за мной гнался лев. Будь проклят этот портрет вместе со своим оригиналом, черт забери его или ее! В душе я был уверен, что крыса… да, крыса, та самая КРЫСА, которую я только что видел, была нечистой силой, принявшей крысиный облик, и бродила по дому ради какой-то адской ночной затеи.
На следующее утро я рано пустился в утомительное путешествие по грязным улицам; помимо прочих дел, я отправил письмо, в котором звал Тома обратно. Однако, придя домой, я обнаружил записку от моего отсутствующего сожителя – он извещал, что намерен завтра вернуться. Я был рад вдвойне: и оттого, что сумел снять квартиру, и оттого, что после недавнего приключения, одновременно и смешного и ужасного, с особым нетерпением ждал переезда и возвращения своего товарища.
После этого я устроил себе импровизированный ночлег в новой квартире на Диггез-стрит, а на следующее утро явился завтракать в наш дом с привидениями, куда, как я полагал, сразу по приезде должен был явиться Том.
Я оказался совершенно прав: Том прибыл и тут же задал вопрос о главном – о новой квартире.
– Слава богу! – воскликнул он с искренним жаром, когда услышал, что все устроено. – Я очень рад за тебя. Что до меня, то уверяю: ни за какие блага я не согласился бы провести еще одну ночь в этом злополучном старом доме.
– Черт бы побрал этот дом! – подхватил