Какие известия ожидали их? Через минуту дверь распахнулась; привратник, протирая глаза, перебросился парой слов с кучером и, спотыкаясь, подошел к окну кареты.

– Здорова ли леди Мардайкс? – спросила леди Уолсингэм. – Здоров ли сэр Бейл? Все ли хорошо в Мардайкс-Холле?

Стиснув руки, леди Хейворт прислушивалась к ответам слуги. Да, в Мардайкс-Холле все здоровы. Облегченно вздохнув, леди Уолсингэм с тихим смехом взяла сестру за руку. Та радостно воскликнула:

– Слава богу! – и заплакала.

– Когда вы получали последние новости из Мардайкс-Холла? – спросила леди Уолсингэм.

– Их слуга был здесь часов около четырех.

– О! А с тех пор никто не заходил? – разочарованно переспросила она.

– Нет, с тех пор в трактир не заглядывал никто из имения, но днем там все было хорошо.

– Ты знаешь, милая, здесь ложатся рано; в четыре часа уже темнеет, и вряд ли кто-нибудь без нужды отправится в путь на ночь глядя. Что могло приключиться за один вечер? Мы доехали очень быстро, сейчас всего третий час, дорогая.

Но к обеим сестрам с холодным трепетом вернулась былая тревога.

Пока конюхи в «Святом Георгии и Драконе» готовили свежих лошадей, леди Уолсингэм улучила минуту и, выглянув из противоположного окна, велела слуге, хорошо знавшему Голден-Фрайерс, сбегать к доктору Торви и поинтересоваться, все ли хорошо в Мардайкс-Холле.

Слуга выяснил, что в десять часов за доктором Торви прибыл гонец. Доктор уехал в Мардайкс-Холл и до сих пор не вернулся. Однако о том, что в имении кто-то заболел, речь не заходила; даже сам доктор не знал, зачем его взывают. Пока леди Хейворт у окна, обращенного к крыльцу, беседовала с горничной, леди Уолсингэм, оставаясь незамеченной, вела через противоположное окно разговор со слугой.

Ей стало не по себе.

Пять минут спустя свежие лошади были запряжены, и карета быстро преодолела путь до Мардайкс-Холла.

Через пару миль кучер натянул поводья, и дамы услышали, что он с кем-то разговаривает. Навстречу им из Мардайкс-Холла был выслан слуга с письмом для леди Уолсингэм и приказанием при необходимости скакать хоть до самых «Трех монашенок», чтобы вручить его. Леди Уолсингэм вскрыла конверт; сестра придвинулась ближе и, придерживая письмо за уголок, прочитала его, затаив дыхание, при свете каретного фонаря, поднесенного слугой к окну. Письмо гласило:

«Моя любимая, дорогая сестрица! Дорогие мои сестры! Ради всего святого, не теряйте ни минуты. Я погибаю от ужаса. Не могу ничего объяснить, только молю вас, приезжайте как можно скорее. Не задерживайтесь ни на миг. Я плохо сознаю, что пишу. Силы оставляют меня. Молю вас, дорогие сестры, торопитесь. Если вы не придете, разум покинет меня. Не бросайте меня в беде. Ваша бедная Дженет».

Сестры, побледнев, переглянулись, леди Хейворт стиснула руку сестры.

– Где гонец? – спросила леди Уолсингэм.

К окну подъехал верховой слуга.

– Дома кто-то заболел? – спросила она.

– Нет, все здоровы – и миледи, и сэр Бейл. Никто не заболел.

– Но для чего тогда послали за доктором?

– Не могу знать, миледи.

– Подумайте хорошенько, вы уверены, что никто не болен?

– Нет, миледи, я не слыхал, чтобы в Холле кто-нибудь захворал.

– Моя сестра, леди Мардайкс, еще не легла?

– Нет, миледи, с ней горничная.

– А что делает сэр Бейл? Вы точно знаете, что с ним ничего не случилось?

– Сэр Бейл в добром здравии, миледи. Нынче ночью он занимается бумагами, здоров, как обычно.

– Благодарю вас, – промолвила в растерянности леди Уолсингэм и добавила, обращаясь к собственному слуге: – Как можно быстрее скачите в Мардайкс-Холл. Скажите кучеру, я хорошо заплачу.

Минуту спустя процессия во весь опор мчалась к Мардайкс-Холлу. Приглушенный топот копыт по тонкому насту на заснеженной дороге звучал чуть быстрее, чем привычная рысь; скорее это напоминало резвый галоп.

Наконец карета въехала под раскидистые деревья, черневшие среди белого снега, как траурный плюмаж на катафалке. Взгляду путешественниц предстало озеро, отливающее в лунном свете ледяным серебром. На его сверкающей глади темнели знакомые очертания Змеиного острова, чьи голые безлистые деревья, покачивая ветвями, надменно взирали на Мардайкс-Холл. Экипаж птицей влетел в ворота и помчался под бесконечной чередой зимних деревьев. Наконец взмыленные лошади, фыркая и задыхаясь, стали как вкопанные перед лестницей у парадных дверей.

В окне верхнего этажа горел свет; сквозь открытые двери виднелась тусклая свеча, зажженная в вестибюле. Навстречу гостьям спустился старый слуга.

Глава XXVII

Час пробил

Дамы легко взбежали по заснеженным ступеням и, очутившись в просторном вестибюле, увидели в полумраке вышедшую навстречу сестру. Одна свеча горела в руке у перепуганной служанки, другая – на столе. Тусклый свет едва озарял обширную комнату, не в силах разогнать черные тени, клубившиеся по углам, и резкими бликами выхватывал из темноты женские фигуры – такое освещение в своих картинах особенно любил Шалкен. Холодный лунный луч, падавший через открытую дверь, серебристой дорожкой тянулся к ногам леди Мардайкс. С тихим вскриком, в котором смешались радость и тревога, леди Мардайкс бросилась на шею сестрам и, обнимая и целуя их, шептала слова благодарности и восхваляла Бога за то, что тот в своем милосердии вовремя прислал их к ней на помощь.

Она взяла сестер за руки и провела их в огромную гостиную, где на обшитых деревом стенах тускло поблескивали позолоченные рамы старинных портретов, которыми изобиловало богатое имение. В роскошных зеркалах мерцал лунный свет, косо падавший сквозь высокое, обрамленное колоннами окно в тюдоровском стиле. Горничная, вошедшая следом за госпожой, поставила свечу на сервант. Леди Мардайкс отпустила служанку.

– Слуги ничего не знают; они лишь видят, что мы все в великом смятении, но – да смилостивится надо мной Господь! – не подозревают, что происходит на самом деле. Присядьте, дорогие мои, вы устали.

Она усадила сестер на диван и села посередине, не выпуская их рук. Перед ними расстилался величественный вид из окна: неподалеку от замка вырисовывались на белесом небе зловещие силуэты безлистых деревьев Змеиного острова. Длинная голая ветвь на одном из них вздымалась кверху, словно чудовищная рука, то ли благоговейно воздетая к небесам, то ли угрожающе протянутая к дому. Озеро, залитое серебристым сиянием луны, возле острова играло мерцающими бликами, а вдали тонуло в непроглядной темноте. Далекие горы, черные у подножия, возносили к тусклому небу увенчанные снегом вершины, подернутые туманной дымкой. Вдали, у самого горизонта, темнели легендарные леса Клустедда, старинного владения Фельтрэмов.

Оставшись втроем в полутемной комнате, сестры, не успевшие даже снять шарфы, затаив дыхание, выслушали сбивчивый рассказ взволнованной сестры.

Если изложить повесть