– Куда ты меня тащишь?

– В темный уголок. Хочу тебя поцеловать.

– У меня что-то нет настроения.

– Есть!

– Нет!

– Да!

Она смирилась. Равелстон растерянно остался на углу. Гордон и Розмари свернули, оказавшись на узкой темной улочке. Из ниш подъездов тут и там выглядывали проститутки, лица как черепа, густо обсыпанные розовой пудрой. Розмари сжалась. Гордон удивленно покрутил головой и хмыкнул:

– Девки, наверно, тебя принимают за свою.

Аккуратно поставив бутылку возле каменного цоколя, он вдруг схватил Розмари и притиснул к стене. Не собираясь тратить время на прелюдии, стал жадно целовать ее, однако поцелуи давались как-то с трудом. Напутанная его бледным, диким лицом, задыхаясь от жуткого перегара, Розмари уворачивалась, отталкивала его руки:

– Гордон, перестань!

– Почему?

– Что ты делаешь?

– А ты думаешь что?

Навалившись, он пыхтел, неуклюже, но с пьяной настырностью пытаясь расстегнуть ей платье. Это ее окончательно рассердило, она начала яростно вырываться.

– Гордон, сию секунду прекрати!

– Почему?

– Я тебе сейчас по физиономии хлопну.

– Хлопни! Давай, будь со мной скверной девочкой.

– Отстань!

– А как мы с тобой в воскресенье, а? – ухмыльнулся он.

– Гордон, честное слово, дам пощечину.

– Не дашь!

Он грубо запустил руку ей за пазуху. Какая-то незнакомая скотина лапала ее, не Розмари, а просто некое женское тело. Рванувшись, она освободилась, но он снова полез, тут Розмари со всего маха вкатила ему оплеуху и отскочила.

– Ты что? – сказал он, потирая щеку (никакой боли, впрочем, не чувствуя).

– Противно, я ухожу. Завтра все сам поймешь.

– Вздор! Мы сейчас найдем кроватку и займемся любовью.

– До свидания! – на бегу кинула она.

Гордон хотел бежать за ней, но ноги налились свинцом. И вообще, ну ее. Он поплелся обратно, найдя все еще стоящего на углу очень мрачного Равелстона, встревоженного как состоянием Гордона, так и парочкой хищно бродивших рядом потаскушек. «В стельку», – вздохнул про себя Равелстон, увидев потное, белое как мел, с одной стороны почему-то (видимо, от алкоголя) воспаленное лицо приятеля.

– Куда вы дели Розмари?

– Ушла, – проговорил Гордон, в качестве объяснения волнообразно махнув рукой.

– Слушайте, Гордон, пора спать.

– Спать, да. Только не в одиночку!

Перед глазами зыбилась жуткая полуночная иллюминация. Гордона охватила смертельная усталость. Лицо горело, тело раскисло и разбухло, череп, казалось, вот-вот треснет. И все это каким-то образом было связано с бешеной пляской мигавшего, заливавшего площадь красно-голубого неона – зловещий блеск обреченной цивилизации, огни тонущего корабля.

– Смотрите, – схватил он за руку Равелстона, – вот так, встречая нас, будет гореть адский огонь.

– Потом обсудим.

Равелстон высматривал свободное такси. Нужно немедленно доставить Гордона домой и уложить. А Гордон силился понять, в экстазе он или в агонии. Трезвая половина с ледяной ясностью видела, что завтра ему захочется убить себя: выкинул деньги на ветер, ограбил Джулию, оскорбил Розмари! Завтра – ох, каково будет завтра! Домой беги, гнала трезвая половина. Однако пьяная половина, посылая к черту малодушие, требовала разгуляться. И пьяная была сильнее трезвой. Светящийся напротив циферблат показывал двадцать минут одиннадцатого. Быстрей, пока открыты пабы! Haro! La gorge m ‘ard![20] Душу вновь вознесло лирической волной. Под рукой обнаружилось что-то гладкое, круглое – а-а, кьянти. Он вынул пробку. Равелстон услышал крик потаскушек и, повернувшись, с ужасом увидел, что Гордон, запрокинув голову, пьет из горлышка.

– Не смейте, Гордон!

Равелстон подскочил, вырвал бутылку. Струйка вина продолжала катиться по рубашке Гордона.

– Вы что, хотите, чтобы вас в полицию забрали?

– Я хочу выпить, – насупился Гордон.

– Черт возьми, здесь нельзя.

– Отведите меня в паб.

Равелстон беспомощно потер переносицу.

– О господи! Только не на тротуаре! Хорошо, пойдемте.

Гордон тщательно закрыл кьянти пробкой и уцепился за локоть Равелстона (в чем, собственно, не нуждался, поскольку вполне твердо стоял на ногах). Перейдя площадь, они пошли по Хэй-маркет.

В пабе висел густой пивной туман с острым запашком виски. Вдоль стойки теснилась толпа мужчин, со страстью Фауста ловивших последние прекрасные мгновения. Не брезгуя толчеей, Гордон втиснулся между жирным коммивояжером, пившим «Гиннес», и тощим типом, на вид опустившимся майором, которого отличали унылые сосульки усов и весьма краткий лексикон, практически состоявший из «во как!» и «как это?». Гордон бросил на мокрую стойку полкроны:

– Литровую крепкого!

– Где литровые кружки? – прокричала барменша, отмеряя в стакан виски и кося глазом на часы.

– Литровые на верхней полке, Эффи! – зычно откликнулся с другого конца бара хозяин.

Барменша нажала на кран и подвинула пиво. Гордон взялся за ручку, приподнял огромную кружищу. Ну и тяжесть! Интересно, сколько весит? Пинта воды – это фунт с четвертью, а литр… Хватит рассуждать, пей! Долгий-долгий поток прекрасной свежести оросил горло. Гордон выдохнул, слабо икнув. Теперь еще, ну-ка! Следующий глоток, однако, едва не задушил, плеснувшись в носоглотку. Держись, не блевани! Слышалось, как хозяин кричит: «Закрываем! Последние заказы, джентльмены!» Гордон передохнул и снова припал к пиву. А-а-ах! Пусто. В три глотка – неплохо! Он постучал кружкой о стойку:

– Эй, еще сюда!

– Во как! – сказал майор.

– Хорошо пошло! – одобрил коммивояжер.

Оставшийся у входа Равелстон негромко окликнул: «Гордон!» – и замолчал (неудобно одергивать приятеля). Гордон напрягся – равновесие уже требовало специальных усилий. Голова по-прежнему трещала, тело пухло и плавилось. Вторая кружка показалась еще тяжелей. От запаха тошнило, от вида тоже – моча какая-то. Эта муть сейчас кишки разорвет. А зачем ты сюда явился? Давай, глотай, ну!

И вдруг – о боже! Горло не захотело пива, или пиву не захотелось в горло, но жидкость хлынула наружу, заливая Гордона, как бедного братца-мышонка. Потоп, спасите! Народ шарахнулся в стороны. Бах! Кружка брякнулась об пол. Быстро поплыли, закружились лица, зеркала, бутылки. Гордон падал, и единственной опорой в смутном, шатком мире нечто недвижно торчащее рядом (пивной кран). Теряя сознание, Гордон цепко ухватился за надежную ось бытия.

Карусель постепенно остановилась, мозг прояснился. Равелстон старался пробиться на помощь. Из-за стойки причитала барменша:

– Видали! Для чего на кране-то повис?

– Все брюки мне, на фиг, уделал! – вопил коммивояжер.

– Для чего я повис на кране?

– Да-а! Для чего это?

Повернувшись, Гордон узнал тощее длинное лицо майора с обвислыми усами.

– Она говорит «чего я повис на кране?».

– Как это?

Подоспевший Равелстон обхватил Гордона за талию:

– Встаньте же, ради бога! Вы совершенно пьяны.

– Пьян?

Все вокруг хохотали. Бледные щеки Равелстона вспыхнули.

– Кружек пять пролилось-то, – обиженно напомнила барменша.

– А как насчет моих чертовых брюк? – дополнил претензии коммивояжер.

– Я заплачу, – сказал Равелстон. И, расплатившись, повернулся к Гордону: –