Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 135

тут же, обратной почтой. Совершенно немыслимое количество скитальцев всех возрастов писали, как их сбивали на землю с лошадей, вытаскивали из тарантасов, как за ними гонялись по полям, срывали с них шляпы. Шерифы уже изнемогали от вида всех этих возмущенных, а часто до предела запуганных, лысых и плешивых мужиков, которых то и дело притаскивали пред их очи. Мальчишки, торговавшие газетами, подливали масла в огонь криками: «Молния!», «Молния!» Эшли находили то в индейской резервации в Миннесоте с лицом, выкрашенным в коричневый цвет соком грецкого ореха, то он оказывался в частной клинике для умалишенных в Кентукки, где жил в полном уединении. Чем дальше, тем больше значимости и связей приобретал беглец.

Эшли делал отметки на седле, считая дни, и все равно сбился со счета. Овес и провизия подошли к концу, но, слава богу, начали созревать ягоды и еще попадался кресс. Лошадь и всадник сильно изменились: оба словно помолодели. Когда они выбирались на дорогу, Евангелина переходила на рысь. Эшли заметил, что шкура у нее теперь блестит даже без чистки, которую он периодически проводил пригоршней мелких веточек и мха. У него вдруг возникло ощущение, что лошадь и раньше вывозила на себе скрывавшихся беглецов, что ей уже доводилось уходить от преследования и прятаться. Когда движение на дорогах усилилось, едва заслышав стук копыт, она реагировала быстрее хозяина и тут же ныряла в укрытие, а когда до нее доносился лай собак, бросалась вперед галопом. Однажды Джон, как обычно, спешился и пошел рядом с ней, она выказала ему свое неудовольствие, и до него дошло, что по следу могут пустить собак. Когда к концу дня настроение у него падало, лошадь подходила к нему и пыталась отвлечь: то фыркала в воду в ручье, то била копытом по земле. Когда Джон страдал от приступов диареи, лошадь отворачивалась и серьезно смотрела вдаль, словно хотела сказать: «Держись, не сдавайся».

Если после полуночи, проезжая мимо какой-нибудь фермы, он видел свет лампы на втором этаже, то для него, как семейного человека это означало одно – кто-то сидит у постели больного – возможно, ребенка. Мысль об этом вызывала в нем сильное душевное волнение, и он пришел к выводу, что необходимо установить запрет на мысли о прошлом. Воспоминания давили на него, непрошеные, почти непереносимые. Вот в первый раз он держит на руках – чудо из чудес! – новорожденную Лили. Вот удивляется и ужасается, потому что его трехлетний сын Роджер смотрит на него со страхом. (Надо было проявить строгость и отшлепать мальчишку за то, что дважды вырвался из рук матери и выскочил под ноги лошадям на главной улице Коултауна.) Вот он возвращается с работы – его радостными криками встречает Констанс – и слышит, как Лили выговаривает ей: «Прекрати визжать как стая собачонок, когда папа приходит с работы!» Время от времени ему приходилось оставаться на ночь в Форт-Барри по делам шахты, и случайно он услышал, как София говорила: «Когда папы нет дома, я не могу заснуть, правда-правда. В доме становится как-то по-другому». А Беата… Добрая, терпеливая, молчаливая, прекрасная Беата!

– Пойми, Евангелина, я самый обычный семейный человек. У меня нет никаких особых талантов, да я даже не инженер. Жил как все. Так почему же это сумасшествие случилось именно со мной?

В Коултауне, даже у себя дома, Эшли не отличался многословием, а сейчас говорил не умолкая, хотя слушала его лошадь.

– Я знаю, почему ты так хороша. Мы с тобой мыслим одинаково. Поскольку мы не можем вот так пройти с тобой пятьсот миль, мне придется продать тебя, а ты хочешь, чтобы я получил хорошую цену. Прощание – тяжело, как смерть – например, как смерть моей бабки. И с этим ничего не поделать, кроме как полностью прочувствовать, а потом выкинуть из головы. Все, с кем ты простился, вернутся к тебе по собственной воле, когда ты почувствуешь в них потребность, но лучше не пытаться самому вернуть их… Я рассказывал тебе о моей бабке, потому что она много занималась лошадьми. Пока мы с тобой блуждали по лесам, я все больше и больше думал о ней. Она вернулась, когда стала нужна мне больше всего, и научила ничего не бояться. Ты обратила внимание, что ни охотники не потревожили нас, ни фермеры не заявились в лес, чтобы пометить свои деревья, ни шерифы не сидели всю ночь в засаде, чтобы поймать нас? Было бы очень жаль, если бы наше приключение, так хорошо начавшееся, закончилось опять дорогой в тюрьму Джолиет, правда ведь? Но великие люди, не чета нам с тобой, попадали в засаду, а великие надежды, несравнимые с нашими, рассыпались как карточные домики. Да, Евангелина, если бы после каждого поражения человек опускал руки, то цивилизация так и не распространилась бы по миру: на земле до сих пор не существовало бы справедливости, взаимопонимания, любви; не было бы и дружбы, как у нас с тобой. Так что давай не будем совершать глупостей.

Эшли пересказал своей молчаливой слушательнице и свою историю.

– В самой смерти нет ничего ужасного; ужасное – это когда остаются незавершенными какие-то дела. Я ничего не успел накопить, чтобы дать образование детям. Как я мог вести себя столь неосмотрительно? Беата откладывала понемногу каждую неделю для того, чтобы Лили могла учиться пению, но все накопления съели расходы на суд. Полагаю, я рассчитывал, что сын сам заработает, а младших девочек когда придет время, сумею отправить в школы получше. Если бы Беата мне подсказала, я бы что-нибудь придумал: например, подыскал другую работу, или настоял на повышении оклада, или протолкнул свои изобретения. Обрати внимание, Беату я не обвиняю. Это только мои ошибки. Я был просто безумно счастлив, а потому бездеятелен и глуп.

К концу недели волосы отросли до скромного «ежик», чему Джон несказанно обрадовался, и, чтобы изменить их цвет, намазал голову глиной, выдавил на нее сок из фиолетовых ягод черники и остался доволен результатом. В таком виде он уже вполне мог бы вернуться в цивилизацию: бородка делала его похожим на слабого здоровьем студента-теолога, но не скрывала длинного тонкого шрама. Пришлось поэкспериментировать с соками трав и корней, чтобы замаскировать его, но эффект оказался прямо противоположным: шрам потемнел и придал ему мужественный вид.

Они вышли к реке в Джилкристс-Ферри следующей ночью, в два часа, когда город был погружен во тьму. Его путь лежал на юг по дороге, что шла над обрывом. После часа езды Джон увидел постройки, среди которых выделялись

Ознакомительная версия. Доступно 25 страниц из 135