Как он мог не написать своей матери? Родной матери нужно сообщать, когда ты женишься, тем более будучи единственным сыном – единственным ребенком. Даже если ты не согласен с ней, даже если не одобряешь ее образ жизни.

– Мама должна бы постыдиться… – объяснил когда-то Пиннеберг.

– Но, мальчик мой, она ведь уже двадцать лет как овдовела!

– Неважно! И потом, это были разные мужчины…

– Ганнес, у тебя ведь тоже было больше девушек, чем у меня мужчин.

– Это совсем другое…

– Что скажет наш Малыш, когда посчитает, когда он родился и когда мы поженились?

– Еще неизвестно, когда Малыш родится.

– Известно. В начале марта.

– Но почему?

– Брось, мальчик, уж я-то знаю. А твоей матери я все же напишу, так надо.

– Делай как хочешь, но я больше не хочу об этом слышать.

– «Уважаемая благородная фрау» – ужасно глупо, правда? Так не пишут. «Дорогая фрау Пиннеберг» – но это же я сама, и звучит это тоже не очень хорошо… Ох, Ганнес точно прочитает это письмо.

«Ах, что я беспокоюсь, – думает Ягненок, – либо она действительно такая, как говорит мальчик, и тогда вообще неважно, что я напишу, либо она на самом деле милая женщина, и тогда я лучше напишу так, как хочу».

Итак:

– «Дорогая мама! Я ваша новая невестка Эмма по прозвищу Ягненок – Ганнес и я поженились позавчера, в субботу. Мы счастливы и довольны и были бы совершенно счастливы, если бы вы порадовались вместе с нами. У нас все хорошо, только Ганнесу, к сожалению, пришлось оставить свою прежнюю работу, и теперь он работает в магазине удобрений, что нам не очень нравится. Передаем вам привет. Ваши Овечка и…»

Она оставляет немного места:

– Ты все-таки тоже его подпишешь, мой мальчик!

И поскольку до обеда есть еще полчаса, она берет свою книгу, купленную две недели назад, под названием «Святое чудо материнства».

Она начинает читать с нахмуренным лбом:

– Да, счастливые, солнечные дни наступают, когда рождается малыш. Этим божественная природа компенсирует несовершенство человека.

Она пытается что-то понять, но мысль неумолимо ускользает – книга кажется ей ужасно сложной, и, наверное, она не совсем относится к ее Малышу… Но вот появляются несколько строк, она читает их медленно, несколько раз:

– О, малюткины уста,

В них волнение и мудрость,

Птичьей трели череда,

Соломонова разумность.

Их Ягненок тоже не вполне понимает. Но они такие веселые, она откидывается назад – в эти мгновенья она ощущает свой живот таким тяжелым, драгоценным, и она повторяет строчки стихотворения про себя с закрытыми глазами:

– Птичьей трели череда, Соломонова разумность. Это, должно быть, самое веселое, что существует, – чувствует она. – Малыш должен всегда быть веселым! Птичьей трели череда…

– Обед готов? – кричит ее мальчик уже из коридора.

Кажется, Ягненок заснула ненадолго… Она сейчас так сильно устает.

«Обед» – думает она и медленно встает.

– Еще не накрыто? – спрашивает он.

– Минутку, мальчик мой, сейчас, – говорит она и бежит на кухню. – Могу я принести кастрюлю на стол? Но я с удовольствием возьму и супницу!

– А что там?

– Гороховый суп.

– Отлично. Ну, давай уже кастрюлю. Я пока накрою.

Ягненок наливает суп. Она выглядит немного встревоженной.

– Кажется, немного жидковато? – беспокоится она.

– Ничего, тебе кажется, – говорит он и нарезает мясо на тарелке.

Она пробует.

– О боже, слишком жидко! – говорит она невольно. И за этим следует: – Ой, а соль!

Он также опускает ложку, и их взгляды встречаются над столом, над тарелками, над коричневой эмалированной кастрюлей.

– Должно было получиться вкусно, – жалуется Ягненок. – Я все правильно взяла: полфунта гороха, полфунта мяса, целый фунт костей – это должен быть хороший суп!

Он встал и задумчиво помешал суп большим черпаком.

– Иногда выходит неудачно. Сколько воды ты налила, Ягненок?

– Должно быть, дело в горохе! Горох вообще не разварился!

– Сколько воды? – повторяет он.

– Ну, полную кастрюлю.

– Пять литров – и полфунта гороха. Я думаю, Ягненок, – говорит он загадочно, – дело в воде. Вода слишком жидкая.

– Ты думаешь? – спрашивает она с грустью. – Я налила слишком много? Пять литров? Но этого должно хватить на два дня.

– Пять литров – я думаю, это слишком много для двух дней. – Он пробует снова. – Нет, извини, Ягненок, это действительно просто горячая вода.

– Ах, мой бедный мальчик, ты ужасно голоден? Что же теперь делать? Может быть, я быстро принесу несколько яиц и пожарю картошку с яичницей? Яичницу и жареный картофель я точно могу.

– Ну давай! – говорит он. – Я сам схожу за яйцами. – И уходит.

Когда он возвращается к ней на кухню, ее глаза слезятся от лука, который она нарезает для жареного картофеля.

– Ну-ну, Ягненок, – говорит он, – это же не трагедия!

Она обнимает его за шею обеими руками.

– Мальчик, я такая неумеха! Я так хочу хорошо о тебе заботиться… И если Малыш не будет хорошо питаться, он не сможет расти!

– Ты имеешь в виду сейчас или потом? – спрашивает он, смеясь. – Ты думаешь, ты никогда не научишься?

– Видишь, ты еще и подшучиваешь надо мной.

– Что касается супа, я как раз об этом думал на лестнице. Твоему супу ведь всего хватает, только слишком много воды. Если ты его снова поставишь и будешь варить долго и правильно, чтобы вся лишняя вода выкипела, тогда у нас будет целая кастрюля хорошего горохового супа.

– Отлично! – говорит она с улыбкой. – Ты прав. Я сделаю это сегодня днем, тогда мы сможем съесть по тарелке на ужин.

Они идут в комнату с жареным картофелем и яичницей.

– Вкусно? Вкусно так, как ты привык? Не слишком поздно? Ты не можешь еще немного полежать? Ты выглядишь таким уставшим, мальчик.

– Нет. Не потому, что слишком поздно, нет, я сегодня не могу спать. Этот негодяй Кляйнхольц…

Он долго думал, стоит ли ей это рассказывать. Но в любом случае в субботнюю ночь они договорились, что больше не будет секретов. И поэтому он рассказывает ей. Как же хорошо, когда можно выговориться!

– А что мне теперь делать? – спрашивает он. – Если я ему ничего не скажу, он точно уволит меня первого числа. А если я просто скажу ему правду? Если скажу, что я женат и чтобы он не выгонял меня на улицу?

Но в этом Ягненок настоящая дочь своего отца: от работодателя работник ничего хорошего ждать не может.

– Да ему на это наплевать, – говорит она возмущенно. – Раньше, да, может быть, иногда были и порядочные… Но сегодня, когда столько безработных и всем нужно как-то