Но чем же скрепить лезвие и рукоятку, если не шпагатом, когда ничего другого нет под рукой? Я был в таком же затруднении, как и вы. Кусок проволоки пришелся бы как нельзя кстати, но где его взять? А впрочем, – я хлопнул себя по лбу, – как мог я забыть о струнах пианино?
Я подошел к громоздкому инструменту с совершенно новой точкой зрения. Если бы пианино было открыто, я бы немедленно запасся столь необходимой мне металлической проволокой. Предварительно надо его взломать; вот затруднение, о котором я не подумал. Еще большой вопрос, поддастся ли черное дерево вполне исправному отточенному ножу. А мой, зазубренный, всаженный в самодельную рукоятку, вряд ли возьмет твердокаменную крышку. Об этом нечего и думать.
Появился новый, более остроумный план: железные скрепы, соединявшие части ящиков, могли сослужить мне великолепную службу; эти гибкие, тонкие полоски, браслеткой обернутые вокруг больного места ножа, образуют прочное предохранительное кольцо; я перевяжу его для большей верности шпагатом, который на этот предмет вполне годен.
Так я и поступил – и нож мой воскрес! Клинок, правда, немного укоротился, но это не имело серьезного значения. Я был вне себя от радости и гордости.
Вот уже двадцать четыре часа, как я бодрствовал. Передышку я собирался сделать как раз в ту минуту, когда сломался нож. После катастрофы мне было уже не до сна.
Затем я спустился в свою каюту, чтобы отдохнуть душой и телом. Стоит ли упоминать, что прежде всего я направился к моей кладовке, вытащил крысу и съел ее с аппетитом, который теперь одинаково удивляет и меня, и вас.
Глава LX
Пустой треугольник
Ночь я провел в моей старой каюте, хотя точнее будет сказать, что я в ней проспал неопределенное время, так как сон мой, возможно, пришелся и на дневные часы; это не помешало мне отлично выспаться и проснуться в самом бодром настроении.
По всей вероятности, на меня благотворно действовал мясной режим; несмотря на отвращение, которое вам внушает мое меню, оно было достаточно питательным.
Я не побрезговал таким же точно завтраком и, оросив его полугаллоном воды, вернулся в ящик, где провел вчерашний «день» и часть «ночи».
Очутившись там же, где и накануне, я был слегка раздосадован остановкой в моем поступательном движении, но радостное предчувствие стесняло мою грудь.
Вы помните, что, когда поломка ножа повергла меня в отчаяние, все для меня складывалось удивительно благоприятно: очередной ящик был совсем легкий.
К нему-то я и подошел.
На этот раз я был достаточно осторожен и не стал, разумеется, отдирать доски ножом; щадя это драгоценное орудие моего освобождения, я постарался заменить его другим рычагом.
Хорошо бы крепкий деревянный клин!
Внезапно я вспомнил о планках ромового бочонка.
Тотчас спустившись в каюту, я занялся поисками.
Перерыв несколько штук сукна и пошарив во мраке, я выбрал прочную узкую дощечку, отвечавшую желаемым требованиям.
Я заострил ее конец, просунул не без труда под крышку ящика и крепко забил клин увесистым куском дерева.
Затем я приналег на свободный конец изо всей силы, и после продолжительных стараний гвоздики поддались, доски хрустнули. Действуя по принципу рычага, я отщепил одну из досок. Получилась брешь. Соседняя доска пошла легче. Вскоре образовался достаточно широкий пролом, позволявший приступить к разгрузке ящика.
В нем были продолговатые пакеты, формой своей напоминавшие штуки сукна или полотна, но несравненно более легкие и эластичные. Очевидно, выгрузить их будет нетрудно, и уж во всяком случае не придется их предварительно распаковывать.
Я даже не полюбопытствовал, что это за товар, и так и не узнал бы об этом, если бы случайно не повредилась обертка одного из пакетов: нащупав пальцами нечто мягкое и ворсистое, я понял, что это – мех.
Ящик вскоре опорожнился, и содержимое его было аккуратно сложено в каюте. С замирающим сердцем я забрался в новую клеть.
Еще одним этажом выше. Еще шаг к освобождению.
Эта гигантская перемена совершилась в какие-нибудь два часа. Чудесное предзнаменование! День начался хорошо.
Судьба мне улыбнулась. Нельзя терять ни минуты.
Освежившись глотком пресной воды, я вернулся в ящик из-под меха.
Так, как и в ящике из-под сукна, покрышка пианино отделится довольно легко благодаря интервалу в несколько сантиметров. Не дав себе труда проверить это предположение, я попробовал выбить стенку каблуками.
Теснота нового ящика стесняла мои движения; раскачаться здесь было еще труднее, чем в ящике из-под мануфактуры. Под конец, однако, доски поддались и одна за другой свалились в расщелину.
Теперь я мог приступить к подробному изучению обстановки и просунулся в брешь с любопытством профессионального исследователя.
Я думал обнаружить громоздкое пианино и боялся, что оно стеной преградит мне дорогу. Так и было. Огромный ящик не сдвинулся с места.
Но крик радости вырвался из моей груди, когда оказалось, что стенка пианино лишь наполовину загораживает мою брешь. Представьте себе мое ликование, когда я убедился, что остается довольно обширная пустота, не уступающая размерами ящику из-под меха.
Приятнейший сюрприз: тоннель продвигается!
Я вытянул руки. О радость! Час от часу лучше: пустота распространяется не только в ширину, но и в вышину, доходя до верха пианино и образуя треугольную полость с опрокинутой вершиной. Это объяснялось формой пианино, которая уклонялась от прямоугольника, отличаясь характерным вырезом, получившим развитие в современном рояле. Пианино стояло боком на широком основании, и неудивительно, что на месте этой выемки образовывалась пустота.
Видимо, матросам не удалось подобрать груз подходящей формы для того, чтобы заполнить эту пустоту. «Тем лучше!» – подумал я, забираясь в норку.
Глава LXI
Новый ящик
После непродолжительного обследования я установил, что треугольная полость упирается в большой ящик; справа был точно такой же, а слева – покатость пианино, которое своим уклоном сообщало основанию треугольника ширину в пятьдесят сантиметров.
Однако меня совсем не интересовало, что находится справа и слева этой пустоты, а также и под ней; единственно важно – это верх моей норки: ведь я надеялся проложить себе дорогу по строгой вертикали.
Вырез пианино давал мне в этом смысле преимущество, позволяя вынырнуть на палубу в самом центре большого люка. Я с полным пренебрежением относился к тому, что таилось по сторонам: лишь бы только не представилось какой-нибудь помехи. Восхождение стало моим единственным помыслом.
– Выше, все выше, вперед! – повторял я, пьянея от этих слов.
Еще два-три яруса, а может, и меньше – и я свободен! Сердце при этой мысли усиленно билось.
С живейшей тревогой я потянулся к потолку и судорожно отдернул пальцы.
Гром и молния! Еще одна кипа с полотном!
Но так ли это? Меня уже ввел в заблуждение ящик с мехом. Прежде чем отчаиваться, надо проверить.
Я ударил кулаком в предполагаемую кипу. Какой приятный звук послышался в ответ. Это был ящик, обшитый холстом. Мануфактурная кипа или тюк с полотном дают глухой звук, а этот ящик резонировал необычайно гулко.
Но что-нибудь в нем все-таки содержится, иначе он не попал бы сюда. Что же это может быть?
Я постучал по ящику рукояткой ножа: тот же гулкий звук от удара по пустой коробке.
«Неужели они забыли его наполнить? – подумал я. – Тем лучше для меня. Во всяком случае, груз исключительно легкий, и я с ним быстро разделаюсь».
К чему гадать? Чем изощряться в предположениях, не проще ли взломать таинственный ящик? Стоит ли вам – и в который раз – рассказывать, как совершилась эта операция: одна из досок была разрезана, потом отщеплена, за ней другая – и брешь готова.
Удивление мое час от часу возрастало. Никак не мог догадаться, что находится в коробке, но, выудив один из странных легких предметов, ее наполнявших, я наконец установил, что это шляпы.
