Странное дело: едва приступил я к этой операции, как недоброе предчувствие стеснило мою грудь.

Впрочем, в этом предчувствии не было ничего суеверного. Беда действительно надвигалась. Склонившись над ящиком, я услышал подозрительные звуки, что-то очень похожее на крысиную возню. Я еще не осознал их значения, но сердце упало. Слишком часто, увы, подобные звуки раздавались за стенками моей каюты, но никогда они не производили на меня такого грозного впечатления: крысы что-то грызли внутри моего ящика с галетами.

Дрожа всем телом, удалил я штуку материи, преграждавшую доступ к моей кладовой, и с трепетом погрузил руки в ящик.

О ужас! Ящик пуст!

Впрочем, он был не совсем пуст, так как пальцы мои нащупали на дне какой-то скользкий ворсистый комочек, немедленно ускользнувший: это была крыса. Я с содроганием отдернул руку. Потом вторая, третья – целый праздничный банкет.

Потревоженные крысы разбежались во все стороны: одни кинулись мне на грудь, другие с пронзительным писком заметались в ящике.

Вскоре я разогнал их. Но от всего запаса моего, увы, оставалась лишь куча крошек, и крысы как раз их приканчивали, когда я так бесцеремонно их вспугнул. Однако я не слишком гостеприимный хозяин; но кто у кого в гостях: я ли у крыс, или они у меня?

Я был подавлен страшным открытием. Ведь я совершенно обнищал; мое богатство – галеты – исчезло, пошло на потребу прожорливым грызунам.

Положение мое теперь в корне изменилось. Легко предвидеть последствия. Я стою лицом к лицу с голодом; крошек, милостиво оставленных мне страшными посетительницами, этих жалких крошек, которые, впрочем, были бы съедены, если бы я вмешался на час позже, едва хватит на неделю. Что будет потом?

Безнадежность. Верная мучительная смерть.

Подавленный этой страшной перспективой, я даже не принял необходимых мер предосторожности, чтобы помешать крысам вторично вернуться. Ведь я был уверен, что осужден на голодную смерть; стоит ли хлопотать об отсрочке приговора! Лучше уж умереть сразу, чем томиться целую неделю. Я совершенно справедливо полагал, что ожидание казни – это пытка более мучительная, чем сама смерть, и в мозгу моем вспыхнула мысль о самоубийстве.

Но, черт возьми, мне все-таки хотелось жить! Есть еще голубое небо и соленое море; где-то там наверху, в камбузе, корабельный кок варит вкусную похлебку, раскрывает коробки с консервами, перчит мясо!.. На палубе поют песни!

Мысль о самоубийстве вспыхнула и погасла. Я вспомнил, что в ту минуту, когда она впервые пришла мне в голову, мое положение было еще более ужасным, и, однако, я каким-то чудом спасся. Может быть, я и сейчас не погибну. Я не понимал, каким образом я могу вывернуться; но инстинкт жизни был во мне настолько силен, что я надеялся, хотя надеяться было безумно. В такие минуты человека поддерживают воспоминания о прошлом, о преодоленных опасностях, о трудностях, из которых он вышел победителем, о боли, которая сменилась гордостью победы… Так или иначе, я встряхнулся и приготовился к борьбе.

Крысы уже подбирались к ящику, намереваясь продолжить прерванное пиршество. Необходимость им воспрепятствовать вдохнула в меня силы.

Грызуны не победили моих укреплений; они проникли в кладовку с тыла, через ящик с мануфактурой, который я для них предусмотрительно взломал. По счастью, их задержала доска, которую я укрепил в моем ящике в виде подпорки, поддерживающей груду галет; иначе, пожалуй, не осталось бы ни одной крошки. Полное уничтожение моих запасов было лишь делом времени. Как только крысы почуяли за этой доской поживу, они ее прогрызли, проложили себе дорогу к галетам. Нет никакого сомнения, что они это сделали совершенно сознательно, великолепно зная о содержимом ящика. Только теперь я понял, чем объясняется героическое упорство, с которым грызуны, невзирая на мой суровый отпор, стремились проникнуть в мою тюрьму и прорваться к заветному ящику.

Как я теперь раскаивался, что плохо охранял мои запасы! Я смутно за них беспокоился и раньше, но я никак не ожидал, что проклятые грызуны вторгнутся в мою кладовку с тыла, и, поскольку я знал, что каюта застрахована от посещений крыс, думал, что нечего опасаться чудовищной прожорливости.

Но каяться было поздно. Сожаление – вещь пустая, бесплодная. Движимый инстинктом самосохранения, отбросив в корне помыслы о самоубийстве, я вытряхнул на дощечку убогие остатки моего богатства, пощаженные крысами на дне ящика; затем я предпринял новый осмотр укреплений, поправил закупорку стенок и лег, раздумывая о своем положении. Взглянув на него беспристрастно, я не мог не найти его печальным.

Глава XLIII

В поисках второго ящика с галетами

Я думал, ворочался, терзался; ничего утешительного не приходило в голову. Прошло несколько часов. Выхода я не видал. После короткого подъема и вспышки энергии я уже поддавался отчаянию. Передо мной маячил опять призрак верной смерти. Я рассчитал с беспощадной точностью, что жалких припасов хватит, самое большее, на десять-двенадцать дней, и это в том случае, если я буду потреблять их с предельной умеренностью. Достаточно натерпевшись от голода, я слишком хорошо знал его мучения, и будущее, всецело отдававшее меня во власть этого страшного врага, представлялось мне в самом мрачном свете.

Состояние подавленности, в какое я был погружен этими мрачными размышлениями, парализовало мой ум. Я чувствовал себя беспомощным и малодушным; мысли мои разбегались, и каждый раз, когда я пытался сосредоточиться, передо мной вставал неотвратимый жребий. Как бороться, что предпринять?

Под конец, однако, наступила благотворная реакция. Мне пришла в голову чрезвычайно простая вещь.

Я уже обнаружил один ящик с галетами, отчего бы не найти второй? Если он не находится в непосредственном соседстве с первым, то где-нибудь поблизости.

Как я уже сказал, порядок, в котором товары складываются в трюме, определяется не содержимым ящиков и тюков, а исключительно их размерами и формой упаковки: все в трюме плотно пригнано одно к другому, а однородные товары лежат вразбивку и, лишь поднятые лебедкой в порту, опять группируются. Я мог об этом судить по пестроте предметов, окружавших мою тюрьму-каюту. Чего только здесь не было: бочка с водой, галеты, сукно, шерстяная материя, ром! Отчего не предположить второй ящик с галетами за мануфактурными тюками? В этом нет ничего невозможного. В моем положении следует горячо цепляться за малейшие шансы.

Подумав об этом, я вновь обрел энергию и сосредоточился на поисках.

План действий был тотчас выработан, но технические средства были чрезвычайно скудны; выбора не представлялось. Всю надежду я возлагал на подаренный мне матросом с «Инки» нож. Этим ножом я должен проложить себе дорогу через ящики и тюки к вожделенным галетам. Чем больше я думал, тем крепче верил в успех. Один и тот же план является нам в совершенно ином освещении при обычных обстоятельствах и под угрозой смерти, когда спорное средство – единственный шанс на спасение. Самые дерзкие попытки кажутся тогда вполне естественными.

Именно с этой точки зрения я рассматривал свое предприятие и усилия, которых оно требовало. Трудности, усталость, необходимость действовать ощупью, в темноте – все это отступало перед угрозой голодной смерти и живительной надеждой разыскать новые припасы.

– Это должно удаться, – подбадривал я себя, и сердце мое запрыгало.

Во всяком случае, лучше скоротать время в жгуче интересных поисках, чем предаваться отчаянию. Если даже усилия мои не будут вознаграждены, я сокращу на несколько минут мучительную агонию. Я отодвину ее начало; рассеявшись, я не перестану надеяться до последней минуты.

Я стоял на коленях с ножом в руке, твердо решившись достойно использовать этот драгоценный инструмент. Великолепный клинок, верный друг и товарищ, только теперь я оценил тебя вполне и не променяю на все самородки перуанских приисков!

Итак, я ползал на коленях; выпрямиться я не мог, если бы даже хотел; размеры клетки не позволяли стоять – потолок был слишком низок.

Однако душевное настроение мое отнюдь не отвечало этой унизительной позе. Больше, чем когда-либо, я ненавидел смирение. Как видите, иногда можно бороться и на коленях.

Прежде всего необходимо было установить, что скрывается за ящиком шерстяной материи. Поскольку ящик с галетами был в данную минуту опустошен, я мог без труда подобраться вплотную к ящику с мануфактурой. Слушатели мои помнят, что именно через галеты я набрел на мягкую шерстяную материю, оказавшую мне столько незаменимых услуг. Чтобы достигнуть стенки следующего ящика,