И снова Иегуда превозмог обиду.

– Твоим господам рыцарям, – ответил он, – еще предстоит усвоить, что право, закон и договор обладают не меньшей силой и действенностью, чем их мечи и зáмки. Я убежден, мне удастся их этому научить, но, конечно, лишь при условии доброго содействия с твоей стороны, о государь.

Король внутренне сопротивлялся тому впечатлению, какое производили на него спокойствие и уверенность дона Иегуды. Он продолжал упрямиться:

– Возможно, они в конце концов и предоставят право свободной торговли какому-нибудь дрянному городишке, но взносов платить не станут, это я тебе наперед скажу. Бароны по-своему правы. В мирное время они не обязаны платить налогов. Я сам им в том поклялся, когда они поставили меня королем, и скрепил свою клятву подписью и печатью. Io el Rey. Но теперь, благодаря твоей мудрости, нас ожидают долгие годы без войны. На это они ссылаются, на этом они уперлись.

– Да простит мне твое величество, – как ни в чем не бывало продолжал дон Иегуда, – что мне приходится защищать короля против короля. Бароны твои не правы, доводы их несостоятельны. Я всем сердцем надеюсь, что мир продлится восемь лет, – но потом опять начнется война, ведь всем известно, что ты любишь войны. Оказывать тебе помощь в войне – это долг грандов. Я же, как твой эскривано, обязан заблаговременно позаботиться о твоей войне, то есть уже сейчас подумать о том, как изыскать необходимые средства. Пытаться спешно наскрести нужные деньги, когда война уже идет, было бы крайним неразумием. Сейчас мы учредим лишь малый ежегодный сбор и на первых порах будем взимать его только с твоих городов. Мы пожалуем им некоторые свободы, и они охотно будут обеспечивать тебе военные нужды. Бароны постыдятся выглядеть менее рыцарственными, чем горожане, и поэтому не откажут тебе в уплате того же взноса. – Дон Иегуда помолчал, предоставляя Альфонсо обдумать сказанное. Затем, уже уверенный в победе, продолжал так: – К тому же, мой государь, ты можешь совершить деяние, исполненное рыцарского великодушия, и тем самым принудить своих грандов согласиться платить требуемые взносы.

– Ну что там еще за махинации? – с недоверием спросил дон Альфонсо.

– После того неудачного похода, – пояснил Иегуда, – в руках севильского эмира осталось немало пленных. Твои бароны не слишком торопятся исполнить свое обязательство – выкупить пленников.

Дон Альфонсо покраснел. Обычай предписывал, чтобы вассал выкупáл своих ратников, а барон – своих вассалов, если те угодили в плен, находясь у него на службе. Бароны, разумеется, не отказывались от такого обязательства, только на этот раз выполняли его особенно неохотно. Они утверждали, что виноват во всем король: дескать, из-за его неблагоразумной поспешности они потерпели поражение. И сам дон Альфонсо был бы рад объявить: «Можете жмотничать дальше, я беру на себя выкуп пленников!» Но деньги для этого нужны были огромные, он не мог позволить себе такой широкий жест. И вот перед ним стоит Иегуда ибн Эзра и говорит ему:

– Смиреннейше предлагаю – выкупи всех пленных за счет государственной казны. Твои бароны не могут не видеть, что это им выгодно, а взамен мы потребуем от них одно-единственное обязательство: признать, что они и в мирные годы обязаны платить взносы на военные нужды.

– А средств в моей казне достаточно? – как бы невзначай поинтересовался дон Альфонсо.

– Об этом я позабочусь, государь, – бросил Иегуда, тоже как бы вскользь.

Лицо дона Альфонсо осветилось радостью.

– Великолепно продуманный план, – признал он.

Подойдя вплотную к своему фамильяру, он дотронулся до его нагрудной пластины.

– Нечего сказать, ты знаешь свое дело, дон Иегуда, – молвил король.

Но к радости и благодарности примешивалось горькое сознание того, что он все больше и больше зависит от умного, но неприятного ему торгаша.

– Жаль только, – сердито заметил дон Альфонсо, – что не удастся заодно посрамить баронов Кастро и их друзей. – И, подумав, прибавил: – С этими Кастро ты впутал меня в скверную историю.

Иегуду возмутило подобное извращение фактов. С баронами Кастро король враждовал еще с детских лет; их ненависть только обострилась, когда он забрал в казну толедский дворец баронов. А теперь король пытается изобразить дело так, будто во всем виноват он, Иегуда.

– Мне хорошо известно, – ответил он, – бароны Кастро винят тебя в том, что какой-то обрезанный пес оскверняет их замок. Но ты же и сам знаешь, государь, что уста их поносят тебя с давнишних пор.

Дон Альфонсо проглотил это замечание без возражений.

– Ну ладно, попытайся, – сказал он, пожимая плечами, – пусти в ход свои фокусы-покусы. Да только мои гранды – крепкие орешки, скоро сам убедишься. И с этими Кастро еще будет хлопот по горло.

– Благодарю тебя, государь, за то, что явил милость и одобрил задуманное мною, – ответил Иегуда.

Он преклонил колено и поцеловал королю руку. Сильная мужская рука дона Альфонсо, усеянная рыжими волосками, прикоснулась к пальцам дона Иегуды вяло и неохотно.

На следующий день дон Манрике де Лара, первый министр, посетил кастильо Ибн Эзра, чтобы выразить свое почтение новому эскривано. Министр прибыл в сопровождении своего сына Гарсерана, близкого друга дона Альфонсо.

Дон Манрике, по всей видимости отлично осведомленный о вчерашней аудиенции, заметил:

– Меня поразило, что для выкупа пленников ты готов предоставить в распоряжение его величества такую колоссальную сумму. – И он предостерег словно бы в шутку: – А не опасно ли одалживать могущественному королю такую уйму денег?

Дон Иегуда был сегодня скуп на слова. Гордыня и недоверчивость короля разгневали его, и обида еще не прошла. Он, конечно, знал, что в варварских северных краях лишь воин может рассчитывать на почет и уважение; о людях, которым вверено благосостояние страны, здесь отзываются пренебрежительно. И все же он не ожидал, что ему так трудно будет с этим свыкнуться.

Дон Манрике угадал его настроение и, словно желая смягчить бестактность дона Альфонсо, завел речь о том, что не стоит, дескать, обижаться на молодого горячего короля, которому разрубать запутанные узлы мечом нравится больше, чем заключать договоры. Ведь все детство дона Альфонсо прошло в военных лагерях. На поле брани он чувствует себя на своем месте, не то что за столом переговоров. Однако, сам себя прервал дон Манрике, он не затем явился, чтобы разговаривать о делах. Он просто хотел приветствовать своего сотоварища по королевскому совету, дона Иегуду. Не окажет ли он любезность дону Манрике и его сыну, показав им дом, о чудесах которого толкует весь Толедо?

Иегуда охотно исполнил просьбу гостей. Долго шагали они по устланным коврами покоям, по переходам