Лотта сообщила ему однажды утром, что мисс Роллстон они вновь увидят в Белладжо.

– Старая леди со своей свитой приедет туда раньше нас, Герберт, – сказала Лотта. – Это будет замечательно – снова иметь Беллу в подругах, ведь она такая жизнерадостная и веселая, хотя на нее, случается, накатывает тоска по дому. Кстати, я никогда еще так быстро не привязывалась ни к одной новой знакомой, как привязалась к Белле.

– А мне она как раз больше нравится печальной, – возразил Герберт. – Тогда я вижу, что у нее есть сердце.

– К чему тебе сердца? Что ты можешь с ними сделать, кроме как препарировать? И не забывай, что Белла – бесприданница. Она по секрету призналась мне, что ее мать шьет накидки на заказ для одного уэст-эндского театра. По-моему, ниже падать просто некуда.

– Белла не упала бы в моих глазах, даже если бы ее матушка клеила спичечные коробки.

– Да ведь я не в том смысле! Клеить спичечные коробки – честный труд. Но ты не можешь жениться на девушке, чья мать кормится шитьем накидок.

– В этом вопросе мы пока не пришли к соглашению, – ответил Герберт, которому доставляло удовольствие дразнить сестру.

За два года больничной практики он насмотрелся на проявления мрачной реальности и полностью изжил классовые предрассудки. Рак, туберкулез, гангрена избавляют человека от преклонения перед шелухой внешних различий, ибо ядро, неизменно являясь чудом творения, заставляет и благоговеть, и сострадать, и трепетать.

Итак, мистер Стаффорд и его сестра прибыли в Белладжо дивным майским вечером. Солнце как раз садилось, когда к пристани причалил пароход, и пурпурные цветы (в это время года они, будто занавесью, затягивают каждую стену), впитав закатный багрянец, сами стали лучиться. На пирсе ждала стайка дам, и среди них Герберт увидел лицо столь бледное, что от его самообладания (которое стоило ему известных усилий) вмиг остались одни обломки.

– Вон она, – прошептала Лотта, взяв брата под руку. – Но ее просто не узнать. Наверное, с Беллой стряслось что-то ужасное.

Через несколько минут они пожимали друг другу руки, и слабый румянец, озарив осунувшееся личико, лучше слов говорил о радости Беллы.

– Я так и знала, что вы прибудете нынче, – сказала она. – Мы здесь уже целую неделю.

Белла не добавила, что встречала каждый вечерний пароход, а еще заглядывала на пристань по многу раз в течение дня. Гостиница «Гранд-Бретань» расположена на берегу, и Белле не трудно было, услыхав пароходный колокол, спуститься к пристани. Она упивалась радостью от встречи и ощущением, что рядом с ней друзья; леди Дьюкен, несмотря на всю свою доброту, никогда не вызывала в Белле таких чувств.

– Бедняжка моя, как, должно быть, ты тяжело и долго болела! – воскликнула Лотта, когда подруги обнялись.

Белла хотела ответить, но к горлу подступил предательский ком.

– Что тебя постигло, милочка? Наверное, эта кошмарная инфлюэнца?

– Я вовсе не болела… я только стала чуточку слабее, чем раньше. Думаю, мне не совсем подходит воздух Кэп-Феррино.

– Я бы сказала, что он тебе совсем не подходит. Никогда не видела, чтобы человек так сильно изменился. Позволь Герберту осмотреть тебя. Он ведь настоящий специалист. В гостинице под названием «Лондон», где мы останавливались, он пользовал пациентов с инфлюэнцей, и все они были рады получить совет от доктора-англичанина, притом данный по-дружески.

– Конечно, мистер Стаффорд прекрасный врач, – зачастила Белла, – но, право, со мной ничего особенного не случилось. Я не больна, а если бы и захворала, доктор леди Дьюкен…

– Это чудовище с желтой физиономией? Да лучше пусть мне кто-нибудь из семьи Борджиа выписывает снадобья, чем этот Парравичини. Надеюсь, ты не принимала лекарство из его рук?

– Нет, Лотта, нет. Я ведь и не жаловалась на недомогания.

Такой разговор произошел между тремя друзьями, пока они шагали к гостинице. Брат и сестра заранее забронировали номер – несколько милых комнат на первом этаже, окнами в сад. Более роскошные апартаменты леди Дьюкен располагались этажом выше.

– Похоже, ваши комнаты как раз под нами, – сказала Белла.

– Тем легче тебе будет навещать нас, – ответила Лотта.

По существу, она была не права: Белле все равно пришлось бы выйти сначала на величественную лестницу, которая делила здание пополам.

– Мне и так это не составит труда, – сказала Белла. – Наоборот: я боюсь, что вам наскучат мои визиты. Сейчас, когда погода такая теплая, леди Дьюкен спит по полдня, и я просто не знаю, куда девать время. Меня совершенно поглотили мысли о маменьке и доме.

На последнем слове голос изменил Белле. Про убогие меблированные комнаты, которые назвала домом, она не могла бы думать с большей нежностью, будь они даже лучшим, прекраснейшим из строений, какие только способны создать искусство и богатство. Она изнывала и томилась в этом прелестном саду над озером, позолоченным закатными лучами, среди романтических гор – дивный пейзаж ее не радовал, к тому же ей снились кошмары, точнее – периодически повторялся один и тот же кошмар со всеми странными ощущениями, скорее галлюцинация, нежели сон: скрежет шестеренок; провал в небытие; барахтанье и попытки выкарабкаться. Сон посетил Беллу вскоре после отъезда из Кэп-Феррино, а здесь, в Белладжо, пока не настиг ее, и она начала надеяться, что воздух озерного края подходит ей больше, чем морской, что странные ощущения не вернутся.

Мистер Стаффорд составил микстуру и лично заказал ее в аптеке рядом с гостиницей. Микстура подействовала, и после двух пузырьков, парочки круизов по озеру и прогулки по холмам и лугам, превращенным в истинный рай весенними цветами, Белла преобразилась внешне и воспрянула духом – словно по волшебству.

– Это все ваш чудодейственный эликсир, – сказала она, в самой глубине души зная, что к улучшению здоровья причастны вдобавок нежность в голосе доктора и его дружеская рука, на которую Белла опиралась, садясь в лодку и выбираясь из нее, а также бдительная забота, ни на миг не ослабевавшая.

– Надеюсь, Герберт, ты не забыл, что ее мать шьет накидки? – уточнила Лотта предостерегающим тоном.

– А может, клеит спичечные коробки; по моему убеждению, тут нет разницы.

– Ты хочешь сказать, что не стал бы рассматривать женитьбу на ней ни при