— Ну что там еще? — выглядывая наружу, недовольно пробурчал проводник. — Что за грохот? С полок вы, что ли, все посрывались?..

— Режут! — выкрикнула пожилая тетка. — Соседей режут!

— То есть?..

— А то и есть! — вступил интеллигент, дрожащими руками протирая очки и вновь водружая их на переносицу. — В седьмом купе.

— Визжит что порося, — уточнила тетка.

— В седьмом?

— В седьмом, в седьмом! — увлекала тетка проводника. — Я ж говорю, что твой порося.

— Спокойно, граждане, — не совсем уверенно произнес проводник, надел форменную фуражку для официальности и направился по коридору в сторону седьмого купе. — Разберемся.

Подойдя, приложил ухо к двери.

Пассажиры перетаптывались чуть в сторонке.

Никакого визга проводник не услышал, зато явственно донесся изнутри раскатистый бас:

— Повторяй, чадо! Вер-рую-у!..

— Ве-рую! — тоненько и пронзительно повторил кто-то овечьим голосом.

— Во Единого Бога, Отца Все-держи-ителя!..

— Во еди-но-го…

Проводник поскребся в дверь.

— Сгинь, сатана! — страшно рявкнуло изнутри.

Проводник отшатнулся, отпрыгнул от двери. Пучеглазый взгляд его округлился ее больше. Он скинул фуражку, протер ладонью мгновенно вспотевший лоб и, не оглядываясь, бросился в свое убежище. Пассажиры постояли еще несколько времени и тоже тихо разошлись по своим местам.

Коммерсанты вернулись нескоро, очень нескоро. Монаха в купе не было. Не было и его вещей, ни посоха, ни сумы.

Мужичонка сидел в какой-то тихой, просветленной задумчивости, составив ступни и аккуратно положив ладони на коленки, как первоклассник на торжественном утреннике. На лице его бродила легкая умильная улыбка. Погруженный в свои мысли, он даже не взглянул на вошедших.

В стакане на столе подрагивал недопитый коньяк.