Когда они зашли под ивовый купол, Володя вытащил из рюкзака плед, бросил его на траву, достал капсулу, тетрадку и карандаш. Сказал:

— Вот. Нужно что-нибудь написать нам, повзрослевшим на десять лет.

Юрка уселся на плед, Володя присоединился к нему, стянул сырые кеды с ног, и Юрка последовал его примеру. Он взял карандаш, забрал у Володи тетрадь и написал на последней странице: «Чтобы не случилось не потеряйте друг друга».

— Ошибок-то сколько, Юр! — проворчал Володя. — «Что бы» пишется раздельно, вместо «не» — «ни», и запятая пропущена.

Юрка посмотрел на него с укором. Володя виновато добавил:

— Но это сейчас совсем неважно! Нет, не исправляй, так даже лучше. Видно, что это юный хулиган Юрка Конев писал, — в голосе слышалась улыбка. — Вспомнишь его через десять лет… Так, теперь моя очередь. Ну-ка, посвети.

Одной рукой Володя взял тетрадь и склонился над ней совсем низко, второй вывел убористым ровным почерком:

«Что бы ни случилось, не потеряйте себя…» Вдруг его рука дрогнула. Юрка, не подумав, что может ослепить, навёл фонарь Володе на лицо. Тот резко отвернулся, но Юрка успел заметить, что глаза у Володи на мокром месте.

— Володь, не надо плакать, иначе я тоже сейчас…

Не дав договорить, Володя вцепился ему в плечи и прижал Юрку к себе. Уткнувшись лицом в шею, пробормотал что-то неразборчивое.

Юрка задохнулся от вновь вспыхнувшей боли и, с трудом сохранив самообладание, приобнял его. В невнятном горячем шёпоте в шею разобрал только тихое «Юрка, Юрочка…».

Если бы это продлилось ещё хотя бы минуту, Юрка бы также сорвался — от беспомощности и печали хотелось то ли плакать, то ли кричать. Но Володя быстро взял себя в руки и сказал:

— Правильно, ни к чему это сейчас. Подождёт, всё потом.

Он опять взял в руки тетрадку и продолжил дописывать. Юрка, подсвечивая ему фонарём, шмыгал носом.

«Остаться такими же, какими были в 86 году. Володе — с отличием окончить институт и съездить в Америку. Юре — поступить в консерваторию и стать пианистом».

— Готово. Что ещё будем класть в капсулу времени? — спросил, закончив.

Юрка вытащил из кармана джинсов сырой лист бумаги — ноты, которые переписывал для себя, чтобы учить.

— Вот, «Колыбельная» — это самое ценное, что было у меня в эту смену. — Он положил ноты в капсулу.

Володя, свернув в трубочку, опустил туда свою тетрадь — там был правленый сценарий со всеми пометками, личные записи за смену и пожелания себе-будущим.

— Ещё кое-что, — сказал Юрка, роясь в кармане. — Вот. Думаю, это тоже должно лежать там.

Он достал слегка помятую, местами раскрошившуюся белую лилию, которую подарил ему Володя. Тот кивнул, аккуратно уложил цветок сверху на тетрадку.

— Всё? — тихо спросил Володя.

Юрка задумался — действительно ли это всё? Быть может, есть ещё что-то, что следует оставить здесь на хранение?

Он отрицательно замотал головой.

— Нет, вот ещё.

Юрка вцепился в перетянувший его шею пионерский галстук и стал порывисто развязывать. Но руки дрожали, и вместо того, чтобы ослабить узел, Юрка, наоборот, его затянул.

Володя молча приблизился и потянулся помочь. Юрка грустно произнёс:

— Вот ирония: когда меня принимали в пионеры, галстук мне повязывал комсомолец. Теперь комсомолец его снимает.

Прохладный ветер коснулся голой шеи, заставив поёжиться. Володя неверно прочёл Юркин жест:

— Ты точно хочешь положить его в капсулу?

— Да.

— Но ведь твой галстук стоит всего пятьдесят пять копеек, а мы договорились класть в капсулу только самые дорогие вещи, — съехидничал Володя.

— Это раньше он столько стоил, теперь уже нет.

Володя улыбнулся и сказал Юркиными же словами:

— Вот так номер! И сколько же теперь стоит твой пионерский галстук?

— Он бесценен, — видя саркастическую ухмылку, Юрка уточнил: — Нет, не потому, что частица красного знамени, а потому, что это частичка моего детства.

— Поможешь? — спросил Володя.

Он взял Юркину руку и положил на свой галстук, выглаженный, аккуратный, нагретый его теплом. Когда оба галстука были сняты, Володя привязал их кончиками друг к другу. Юрка молчал. Устремив взгляд на прочный узел, он догадался, что Володя вложил в этот жест какой-то тайный, свой личный смысл, но спрашивать о нём Юрка не посчитал нужным.

Володя вздохнул, положил галстуки в капсулу, закрыл её и сказал:

— Похоже, ты и правда повзрослел, Юра.

Влажная после дождя земля хорошо поддавалась, и даже маленькой детской лопатой яму удалось выкопать быстро. Погрузив в неё капсулу, Юрка смотрел, как комья земли укрывают металлический квадратик крышки. Невовремя вспомнил, что на галстуке ему написали свои пожелания и адреса ПУКи и Миха с Ванькой. Но эта мысль выскользнула из головы так же быстро, как и появилась — сейчас она была совершенно неважной. Куда важнее был Володя, что-то вырезающий перочинным ножиком на ивовой коре, аккурат над тем местом, где была закопана капсула. Юрка навёл фонарь и смотрел, как на дереве в круге света появляется небольшая, неровная надпись: «Ю+В».

Видеть эти буквы было больно, ведь пройдёт всего несколько часов, и только здесь, на этой коре, под деревом, они с Володей останутся рядом. А в реальности разъедутся по разным сторонам, по разным городам, на расстояние тысяч километров друг от друга.

И Юрке стало наплевать на то, что думает о себе Володя и чего боится. Юрке стало необходимо обнять его. И он обнял: крепко, не собираясь отпускать, даже если тот попытается вырваться. Но Володя не оттолкнул. Наоборот, он будто только этого и ждал. С готовностью обнял в ответ, прижался и прерывисто вздохнул.

— Юр… Как же я буду скучать.

Юрке хотелось попросить его помолчать, чтобы не слышать таких болезненно-грустных слов.

И почему нельзя было навсегда остаться здесь, под этой ивой? Почему нельзя было всегда обнимать Володю, дышать его особенным, таким родным запахом и никогда-никогда не расставаться?

Володя мял края Юркиной футболки, обнимая. Погладил тёплыми ладонями по спине, выдохнул в шею — Юрка скривился от щекотки. А потом Володя вдруг вытянул губы и поцеловал впадинку под мочкой уха. Юрка вздрогнул, отшатнулся. Вспомнил, что Володя говорил, как не хочет всех этих прикосновений и нежностей, а тут сам…

Он снял с себя Володины руки, уселся на плед, обнял колени, уткнулся в них подбородком.

— Юр, что не так? — Володя уселся рядом. — Что я сделал?

— Ничего, — он мотнул головой. — Просто… У нас с тобой осталось так мало времени, а я даже не знаю, что мне можно. Ты ведь всё запрещаешь.

Володя придвинулся совсем близко, перекинул руку через Юркино плечо, притянул его к себе:

— А чего ты хочешь? — прошептал.

Юрка повернул голову так, что ткнулся кончиком носа в Володин нос.

— Поцеловать тебя. Можно?

— Можно.

Володя сам сократил расстояние между ними и прильнул к Юркиным губам тёплым нежным поцелуем. Юрка зажмурился, нашёл другую Володину руку, вцепился в неё, переплёл пальцы. Казалось, что стоит только их отпустить, стоит позволить закончиться этому поцелую, как закончится всё: угаснут чувства, окаменеет сердце, загустеет воздух, и сам мир остановится.

Но поцелуй не заканчивался. Володя разомкнул губы, стало мокро и мягко. Юрка тоже открыл рот, выдохнул — ему хотелось улыбаться. Было так сладко, что все ненужные грустные мысли мигом вылетели из головы. Шум воды в реке, шорох ветра в листве и даже громкий стук собственного сердца — всё затихло, перестало существовать. Остался только этот головокружительный, настоящий поцелуй и отчётливое желание, звучащее в мыслях мольбой — пусть он никогда не заканчивается.

Юрка не понял, как оказался лежащим на пледе, на боку. Понял только, что поцелуй прекратился, потому что по влажным губам прошёлся холодок. Открыл глаза — Володя лежал рядом, обнимал его одной рукой и смотрел в лицо: на щёки, на губы, в глаза. Казалось, что Юрка уснул на какое-то время, но нет, прошла всего пара минут. Он просто забылся, ведь было так хорошо. Хотелось ещё.