Последней, как самая большая паровозная труба, всхлипывая, успокаивается Евдокия.　

За окнами в кромешной темноте возникает свет фар и слышится пронзительный скрежет тормозов.　

Женщины опять переглядываются и, все вместе, начинают лихорадочно... охарашиваться.　

Кузьмич опрометью вылетает из комнаты.　

В темноте у калитки стоит давешняя «Волга». Фары её притушены. Давешний же человек в штатском вежливо распахивает поэту заднюю дверь. Но, впихивая служивого в глубину салона, согнувшись в три погибели, торопливо протискивается Кузьмич.　

— Нет! Нет! — заполошно машет руками туда, в глубину. — Оне все там! Съедят с потрохами!　

Мгновенная пауза, и вдруг — на весь зрительный зал — из Волги — молодой, сильный, нетрезвый голос поэта:　

— Вася! В Москву!　

— Есть! — браво отвечает Вася, теперь уже готовый служить былому подконвойному верою и правдою.

Захлопывает дверь — Кузьмич едва успевает отскочить — прыгает на переднее пассажирское сиденье и лихо командует водиле:　

— В Москву!

Машина рвёт с места.　

Кузьмич возвращается к дамам. Те дружно срываются ему навстречу:　

— Где?　

Кузьмич лукаво разводит руками:　

— Убыл!..