— Привяжи пока лодку. Я схожу за брезентом, — Юрке уже приходилось кричать, чтобы ветер не заглушал его слова.

Юрка рванул с причала и отворил двери складского помещения. Схватил брезент, но, собираясь возвращаться на пирс, взглянул в выходящее на пляж окно — во дворе станции кто-то был.

На всякий случай спрятавшись за откос, Юрка присмотрелся и увидел, как к складу движется Маша.

— Твою мать! — прошипел тот сквозь зубы. — Только её тут не хватало!

Он бросился обратно к пирсу — тот, скрытый зданием станции, уходил в реку, — и Маша не могла его увидеть до тех пор, пока не войдет на склад.

Юрка действовал не раздумывая. Подбежав к Володе, схватил его за локоть:

— Ложись в лодку, быстро!

— Что?..

— Там Маша идёт!

— Но мы ничего такого не сделали, чтобы прятаться.

— Ложись, говорю! — приказал Юрка.

Володя растерялся, но мигом прыгнул в лодку и улёгся на дно. Юрка — за ним. Оглядываясь назад, он кое-как закрепил брезент у носа и, ложась рядом с Володей, укрыл им лодку.

И только тогда Юрка осознал, что Володя прав — до того, как они спрятались, их не в чем было уличить. Теперь же получалось, что, раз затаились, значит, есть что скрывать. А если Маша увидит, как они, растрепанные и помятые, вылезают из накрытой брезентом лодки, то подумает чёрт-те что и начнутся расспросы и разбирательства. Юрка негромко выругался — он сам их подставил, вынудил лежать, не высовываясь.

— И чего её принесло? — простонал, когда закрепил брезент и всё вокруг погрузилось во мрак.

— Понятия не имею, — ответил Володя. — Не самое хорошее время выбрала, чтобы гулять.

— Я же говорил! Она следит за тобой!

Юрка осторожно приподнял кусок брезента и посмотрел наружу. Обзор был слабым, виднелся только небольшой кусок пирса, но Юрке удалось разглядеть Машины ноги в черных туфельках и белых гольфах. Она два раза прошлась туда и обратно вдоль пирса. Затем остановилась рядом с их лодкой — Юркино сердце сделало кульбит, — постояла минуту, сделала шаг к ней… Но в этот момент в небе оглушительно громыхнуло и полил дождь. Тяжелые капли забарабанили по брезенту. Маша, громко ойкнув, побежала обратно на склад.

— Ушла? — встревоженно спросил Володя, когда Юрка сполз обратно.

— Да. Но, блин, мне показалось, что она что-то заметила.

— Ты сможешь отсюда увидеть, когда она уйдет?

— Конечно нет. Она же в домике станции. Как я ее увижу? — раздраженно прошептал Юрка. — В окно разве что. Да и то, если повезет.

— Ясно, — помедлив, произнес Володя. — Значит, придется валяться тут до горна.

Только сейчас Юрка почувствовал, как им тесно вдвоем. Предельно медленно и осторожно, чтобы не качать лодку, он перевернулся на бок, оказавшись своим лицом напротив Володиного. Глаза еще не успели привыкнуть к темноте, и если бы Юрка не ткнулся носом Володе в лоб, то даже не понял бы, где и как тот лежит. Юрка сполз еще чуть ниже, а когда глаза пообвыкли, смог рассмотреть очертания Володиных очков.

По брезенту бил дождь, под него задувал холодный мокрый ветер, но Юрке было жарко, потому что Володя оказался слишком близко. И хотелось дотронуться до него, а не лежать, как оловянные солдатики. Юрка нашел Володину ладонь, неуверенно сжал, почувствовал, какая она у него сухая и теплая. Володя прерывисто вздохнул, сжал Юркины пальцы в ответ.

— Юр, — произнёс он сипло.

— Что?

— Поцелуй меня.

Сердце ёкнуло, по телу разлилась сладкая волна. Вокруг пахло водой — дождевой и речной, и именно так пах Юркин первый настоящий поцелуй.

Володя позволил ему больше, чем обычно — не быстро, невинно коснуться своими губами его губ, а прижавшись, задержаться подольше. Этот поцелуй длился то ли несколько секунд, то ли целую вечность, сопровождаясь бешеным стуком сердца — и непонятно, чьего, Юркиного или Володиного. А потом Володя разомкнул губы. Юрка хотел было отпрянуть, подумав, что на этом всё кончится, но почувствовал еще более мягкое и мокрое прикосновение.

Юрка не умел целоваться по-настоящему. Он никогда этого не делал. А Володя, наверное, уже умел. Он поймал его губы и утянул в поцелуй — взрослый, нежный, головокружительный.

Дождь ослабевал и успокаивался, но Юрка успокаиваться совсем не хотел. Не хотел отпускать Володиных рук и губ. Плюнув на все, на сбившееся дыхание, на жар и истому во всем теле, он не хотел останавливаться, разрывать это мгновение. Если бы можно было навсегда остаться в этой лодке, под этим брезентом рядом с Володей, Юрка остался бы не раздумывая.

И Володя тоже не хотел, чтобы всё закончилось. Он отпустил его руку и обнял, прижался к нему так, что Юрка почувствовал — не только ему жарко. Не понимая, что делает, положил руку Володе на бок, пробрался пальцами под его рубашку, коснулся кожи. По руке будто пустили электрический ток, а Володя вздрогнул. Их поцелуй стал грубым и жадным.

Далекий звук горна, трубящий подъем, показался Юрке оглушительным. Он попытался сделать вид, что ничего не услышал, но Володя первый оторвался от него и, вздохнув, сказал:

— Пора, Юр. Надо идти.

Будто цепляясь за последнюю ниточку, Юрка спросил:

— Думаешь, Маша уже ушла?

— Дождь кончился, да и горн она слышала… Сейчас проверю.

Он сел и, так же как Юрка до этого, приподнял угол брезента. А Юрка в этот момент очень хотел, чтобы Володя увидел там Машины ноги и вернулся сюда, к нему. Чтобы хотя бы еще минутку можно было обнимать и целовать его.

— Никого нет, — сказал Володя и сел, скидывая с лодки брезент.

Яркий дневной свет ослепил Юрку. Вокруг было сыро, мокро, но небо посветлело, между облаками вдалеке пробивалось солнце.

Володя вылез из лодки, Юрка последовал за ним. И пока они крепили брезент, Юрка боролся с желанием подойти к Володе со спины, обнять его и, замерев, долго-долго стоять вот так.

***

— Всё, все молодцы. Можете быть свободны, — объявил Володя, заканчивая репетицию. Бледные от усталости актёры зааплодировали. На пятый раз труппе наконец удалось прогнать всю постановку от начала и до конца так, чтобы получилось относительно сносно.

Если актёры вымотались за этот день так, что буквально падали от усталости, то как худрук все еще держался на ногах, Юрка не мог понять. Володя пахал как каторжник, не слыша, не видя и не замечая ничего вокруг. У него даже галстук перекрутился узлом на спину и повис на шее удавкой.

Заметив это, Юрка прыснул. Встал из-за пианино, подошел к худруку, протянул руки, чтобы поправить сбившуюся ткань.

— Вот бы и мне посколее галстук повязали!

Юрка аж подпрыгнул от неожиданности, убежденный, что все актёры вышли из кинозала. Но проворный Олежка выскочил из-за бюста Ленина как чёртик из табакерки.

Володя отшатнулся от Юрки, сам поправил свой галстук и, натянуто улыбнувшись, объяснил:

— Олежка у нас мечтает, чтобы его первым в классе, а лучше — во всей школе, приняли в пионеры.

— А-а-а… — протянул Юрка и повернулся к Олежке: — И как, клятву уже выучил?

— Ага! — Олежка покраснел, стал по стойке смирно и с выражением начал: — Я, Лылеев Олег Ломанович, вступая в ляды Всесоюзной Пионелской Олганизации имени Владимила Ильича Ленина, пелед лицом своих товалищей толжественно обещаю: голячо любить свою Лодину. Жить, учиться и болоться, как завещал великий Ленин, как учит Комму… — Олежка жадно вдохнул, — …стическая палтия. Свято соблюдать Законы Пионелии Советского Союза!

— Молодец! — похвалил Володя. — А как отдавать пионерский салют, знаешь?

— Знаю! Показать?

Юрка цокнул языком — ну нашли время! Откровенно скучая, он уселся на сцену, свесил ноги и показательно всхрапнул. Володя его проигнорировал.

— Покажи, — кивнул вожатый и выкрикнул призыв: — К борьбе за дело Коммунистической партии будь готов!

— Всегда готов! — рявкнул Олежка и вскинул руку в пионерском салюте.

Володя поправил его ладонь — так, чтобы оказалась выше лба, а не на уровне носа.