Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 78

Иван предположил, что Степа (Степан Абгарович) с самого начала задумал вернуться к той… Тамаре. Но боялся, что вас… что тебя… наведут на мысли о мести и полном разделе. Нарисовал жестокую схему. И заранее направил всех по двойному, тройному следу. Чтобы Жанна не искала адвоката, заранее подсунул своего. Чтобы не наняла настоящего детектива, предложил подкидного. Через Ивана подсылал ей снимки с Дашей, зациклив Жанну на ложной измене. Затем запутал ситуацию Аней, перенаправил ревность и обиду. Для этого использовал Ульяну. Все логично, так? Укладывается. Проверил через Соломона, готова ли жена залезть в его главные файлы. А когда во всем разобрался, устроил вот такой прощальный ужин. Приветики, вы капитально сделаны, все как один, а я пошел, прощайте.

Нет, не похоже, не похоже.

– Ты знаешь, Иван, я не верю. Степан – безжалостная сволочь, бессердечная болванка, мозги как шестеренки. Но он – не зверь. И ты – не зверь. Ты самая обычная скотина. До тебя доходит? самая обычная. Обычней не бывает. А что на самом деле происходит, я отказываюсь понимать. Слышишь меня! наотрез.

– Жанна. Постой. Я мерзавец, да. Но я актер. У меня такая работа, пойми. Играть. Как работа Степана – делать деньги. Я нанялся тебя разыгрывать в сюжете. Но твоими чувствами я не играл. Меня пробило, я за тебя зацепился, и ниточка надорвалась, и ткань поехала. Как на женских колготках. Думай про меня что хочешь, действуй как знаешь. Но я тебя полюбил. Никому не говорил такого, только в детстве. А тебе скажу. Прости меня, если сможешь.

Сидит такой понурый, обреченный. Того и гляди поползет на брюхе, виляя хвостом.

– Иди-ка ты, Ваня, до дому. Знаешь, я сейчас не соображаю. Ничего не чувствую, отупела. Даже не могу сказать, захочу я тебя еще увидеть или нет. Захочу – позвоню. А пока, на всякий случай, знаешь что? прощай. Расплатись за кофе и ступай. Или опять кошелек потерял?

– Зачем ты так?

Это правда. Зря она так. Сколько раз потом прокручивала сцену, столько раз испытывала стыд. Гадкий, едкий; но еще гаже было чувство позора, прожитого в «Ностальжи». Они смотрели на нее и знали; она смотрела на них и не догадывалась. Они тоже опозорены, раздавлены и смяты? Но ей от этого не легче. А Степа? Кем оказался он? Привычный мир рассыхался, крошился, ссыпался пылью вникуда. Увидев первый снимок, сорочанский, она решила: хуже не бывает. Выяснилось, что бывает. Когда обнаружилась Аня. В ресторане стало ясно, что и это не предел. А придя домой, засев на кухне и пропустив через нервные клетки сегодняшний Ванин рассказ, она поняла, что значит быть прижизненно убитой.

В таком состоянии нервические девушки бегут на кухню, вываливают баночки, коробочки, пакетики, запихивают пригоршнями в рот, скорей, скорей, чтобы не успеть передумать. Обмирая от ужаса, запивают сладковатые таблетки мужниным коньяком. Не для того, чтобы расчетливо приблизить конец, а только для того, чтобы коньяк обжег, ударил по нежной слизистой, отвлек внимание от главной страшной мысли: мамочка моя, да что же это будет. Но Жанна не девушка. Не филологиня. И не истеричка. Она омертвевшая женщина, сомнамбула, собственная тень. Сидит, уставившись в серую точку и ждет непонятно чего.

Примерно полвторого ночи навигатор пробудился, замигал. (Ваня позабыл его на столике у итальянцев, а Жанна взяла – и выключать не стала; странная привязанность к источнику кошмара.) Кончается заряд? нет, медленно шевелится шарик. Еле-еле, как будто обладатель телефона передвигается пешком, не на машине. Жанна стала за ним следить, как котенок за солнечным зайчиком. Шарик скатился за границы поселка; застыл на трассе, минут пятнадцать обождал на месте, вдруг покатился быстро-быстро. Выбрался с Рублевки на кольцо, опять остановился и опять чего-то подождал, тяжело дернулся – и двинулся ровно, мощно, прямиком. Вдаль от Москвы, на юг.

В ту самую секунду, когда зазвонил домофон, маячок уже огибал Калугу и следовал по федеральной трассе номер три на Брянск.

Ночь ужасов и откровений продолжалась.

Степа, который был сейчас в Калуге, стоял перед ней. Измочаленый, небритый, пахнущий кровью и гноем; пальцы распухли, не гнутся; губы негритянские, раздутые; сквозь доморощенную перевязку на затылке проступает красное; похож на привокзального бродягу. Вошел и быстро, отрывисто, невнятно произнес: Жанна, я все знаю, все понимаю, но давай отложим на потом. Лучше скажи, Иван тебе оставил навигатор или уже забрал? Оставил? Хорошо. Ты проследила, где маячит? Третья трасса? Через Киев на Умань, а там Кишинев? Эх, не успел я, боюсь, улизнули. А самое начало отследила? Как они выбирались, подробно? Стояли-ехали, стояли-ехали? Тогда надежда есть, что побежали без машины, врассыпную – и не все проскочили на трассу, к попуткам.

Кое-что он все же объяснил, полуфразами, в разрывах между телефонными звонками.

– Похитили какие-то молдаваны. Набирай Василия, немедля. Условия дикие, понимания никакого. Не подходит? Звони ему домой. Заказала, видимо, Тамара. Отключен? Беги ко мне, второй ящик справа, там договор на меня, а в договоре номер, я ему еще один мобильный выдал, круглосуточный, без права отключения. Я буду в ванной. В верхнем среднем найдешь ученическую тетрадку, как раньше за две копейки, на задней обложке еще один номер, неси.

Вернулась Жанна через три минуты; Степан грузно лежал в ее розовой ванной; горячая вода поднималась снизу, медленно покрывая тело: он не обождал, пока вода наберется, некогда.

На десятом звонке отозвался Василий.

– Слушаю, Жанна Ивановна.

На заднем фоне – ватный женский голос: «Вася, кто?».

Шипение: молчи!

Степа держал трубку двумя пальцами, большим и мизинцем.

– Ты что, у этой? А машина где? А кто тебе сказал, что к бабе можно ездить на машине? Ладно, Вась, подробности письмом. Ты где территориально? В Одинцово? Так это пятнадцать минут. Бери из гаража монтировку и мчи в Барвиху, поселок «Ветеранский», там ты не был, поищи на карте; станешь страховать на входе, пока мы будем вязать. Кого вязать? моих похитителей. Каких похитителей? Тех самых. Которые за нами в «четверке» катались. В общем, бегом за руль и марш на дело.

Зря он его так. Вася – трусливый. Пока доедет, может помереть от страху; надо было прямо сказать: езжай для страховки, на всякий пожарный, никого там уже нет. Но – обозлился, шуганул. Теперь поздняк метаться. Что же дед-вахтер мышей не ловит? Упустил. Договорились ведь, и денег обещали дать, а он – профукал…

По второму номеру отозвались быстрее. Голос твердый, отчетливый, как будто человек еще и не ложился.

– Слушаю.

– Лейтенант, узнаешь? Мелькисаров. Проблемка, Роман Петрович.

Степа кратко рассказал, в чем дело. Объяснил, что кто-то уже успел сбежать. Все или не все – неизвестно. И тем не менее попытаться бы надо. Свою машину они, видимо, оставили в поселке. Предупредил: возможно, там будут спущены собаки. Подытожил: записывай адрес.

Сдал трубку Жанне и сказал: вызывай такси.

– Никаких такси не будет, Степа. Я тебя отвезу сама. Так решено. И даже не пытайся спорить.

Мелькисаров посмотрел на жену изумленно. В другое время он бы подумал: что за железные нотки? Но сейчас было некогда думать. Сейчас решался вопрос о жизни и смерти. И он ответил:

– Ладно; делать нечего; иди, Рябоконь, запрягай.

Ворота были заперты, что хорошо. Но сторож мирно спал, что очень плохо. Вышел не сразу, ежась и похрустывая косточками. Клялся и божился, что глаз не сомкнул. Ругаться было бесполезно, надо действовать; если даже время не упущено, то идет оно на минуты.

Старлей отобрал у сторожа карту поселка: третий левый поворот, дача пятнадцать. Вперед, робяты! хотя надежды никакой.

Ворота поддались не сразу, замок был правильный, серьезный.

«Четверка» – под ближайшей яблоней; понятно. Собака гавкает утробно, что и говорить: кавказец; но ампула сработала мгновенно, уложила псину поперек дороги.

Дом пуст, и в коридоре никого.

Один наверх, другой в салон, двое в подвал.

А в подвале валяется мужичонка. Маленький, поросший дикой шерстью, как молодой кабанчик. Видимо, свои его будили-будили, пинали-пинали, но так он основательно упился, что бесполезно мычал и валился набок. Бросили на произвол судьбы – и дали деру. Вот чудаки. Живой свидетель, как же так можно работать?

Ребята попытались привести кабанчика в чувство, сунули под нос нашатырь; кабанчик на секунду очнулся, что-то в его крохотном мозгу мелькнуло, он дернулся и от страха опять отключился. Брючина потемнела, на полу образовалась лужа. Старлей брезгливо отодвинулся:

– Вяжите, тащите наверх, пускай долеживает в ванной. Хотя нет. Стоп. Неправдоподобно. Мелькисаров бы его не дотащил – он говорит, что пальцы перебиты. Пускай валяется тут. Свяжите руки обычной веревкой, неловко, как если бы связал Абгарыч. Мы одинцовских сейчас подтянем, оформим задержание на них. Иначе будет некрасиво.

Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 78