– Пожалуй, можно и вправду сказать, что мы одна семья.

Тем временем Черепашка перебралась через подлокотник на последнюю скамейку перед дверью, открытой на улицу. Оглянувшись и найдя меня глазами, она отправилась в обратный путь.

Лу Энн на том конце провода молчала.

– Лу Энн? Ты еще тут? – спросила я.

– Тэйлор, я больше не могу терпеть неизвестности. Она еще с тобой?

– Кто?

– Да Черепашка! Ты что, не понимаешь?

– А, конечно. Она мне теперь законная дочь.

– Что? – взвизгнула Лу Энн. – Ты шутишь!

– А вот и нет, все сделано чин по чину. Остались еще какие-то заморочки с документами. Свидетельство о рождении будут делать примерно полгода, но это ничего. Делать ребенка с нуля уж точно дольше. Так я думаю.

– Даже не верится. Ты нашла ее мать? Или тетю? Или еще кого?

Я окинула взглядом коридор.

– Не могу сейчас говорить. Мы вернемся домой самое большее через пару дней, и я все расскажу, хорошо? Но нам с тобой понадобится на это целая ночь и куча чипсов. И знаешь, что? Я так соскучилась по твоей сальсе. Не по фейерверку, а той, что помягче.

Я услышала, как Лу Энн медленно выдохнула – словно воздух выходил из шины.

– Тэйлор, я до смерти боялась, что ты вернешься без нее.

Мы выехали из Оклахома-Сити еще до захода солнца. Нас встретила широкая, почти бескрайная равнина, как и в прошлый раз, уходящая за плоский горизонт. Я показала Черепашке свидетельство об удочерении, и она рассматривала его очень долго, если учитывать, что на нем не было ни одной картинки.

– Здесь написано, что ты – моя дочь, а я – твоя мама. И никто не сможет сказать ничего другого. Я буду держать эту бумагу у себя, пока ты не станешь старше, но она твоя. С ней ты всегда будешь знать, кто ты такая.

Черепашка качала головкой, из окна машины вглядываясь в то, что могла видеть только она.

– Знаешь, куда мы теперь едем? Домой.

Она вскинула ножки, стукнув пятками о сиденье, и запела:

– Домой, домой, домой.

Бедный ребенок такую огромную часть своей жизни провел в машине, что, должно быть, чувствовал себя дома на шоссе больше, чем где-либо еще.

– Помнишь наш дом? – спросила я ее. – Тот, где мы живем с Лу Энн и Дуайном Реем? Скоро мы там окажемся – не успеешь и глазом моргнуть.

Но все это для Черепашки не имело большого значения. Она была счастлива тем, что существовало вокруг нее. Небо поменяло цвет с пыльно-серого на темно-серый и, наконец, на черный – с пригоршнями звезд, разбросанными по небосклону, а она все не хотела спать. Она смотрела на черное шоссе, набегающее из темноты на наш «линкольн», и развлекала меня песней про овощной суп. Но теперь в эту песню-суп между картошкой и морковкой вплетались и имена людей – Дуайна Рея, Мэтти, Лу Энн, Эсперансы и всех остальных.

И мое.

Я была главным ингредиентом.