Обед закончился, десертный сухарик с изюмом немного поправил Юркино настроение. Он свистнул ещё один, решив перевести с его помощью настроение из нейтрали в плюс, но глянул на полуголодного Володю — ребята опять расшалились, не дав ему нормально поесть, — и решил оставить сухарик ему.

На выходе встретились, Володя запротестовал, настаивая, чтобы Юрка жевал его сам, но Юрка был непреклонен. Володя поблагодарил и обещал, что, как разберётся со своей босоногой ордой, встретится с Юркой у эстрады, если успеет до начала торжественной линейки.

Юрка шёл обратно и думал: «Тоже мне новость — смена кончится. Конечно, кончится. Всё кончается, и она кончится. Но почему так скоро?» А ему-то казалось, что всё это навсегда. В лагере, где день идёт за два, многим так кажется. Юрке не верилось, что меньше чем через неделю изменится вся его жизнь: не будет ни леса, ни лагеря, ни друзей, ни театра, ни Володи. И уже не будет того Юрки Конева, которого мама посадила на лагерный автобус, ведь он уже изменился. Какой-то месяц назад он и помыслить не мог, что будет заниматься тем, чем занимается: помогать, активничать и особенно, что снова станет играть на фортепиано. Вот мама обрадуется, когда Юрка уберёт бардак с инструмента! Вот только будет ли он сам рад, вернувшись в тесную комнату старой квартиры в серой девятиэтажке, одной из тысяч в его пыльном городе?

Уже опостылевшая тоска снова охватила Юрку, и, чтобы её развеять, он отправился к прекрасному инструменту, помогающему забыть о чём угодно.

Алёша и другие ответственные за украшение площади разбежались по своим отрядам. Время близилось к отбою, в лагере царила тишина. Только повариха Зинаида Васильевна, гремя, тащила из кладовых кастрюли, да оба физрука, Женя и Семён, разгадывали кроссворды, сидя на лавочке в тени яблони. Юрка поднялся на пустующую сцену. Проверил, настроено ли пианино, удовлетворённо кивнул, вынул из кармана мятый листок с «Колыбельной», уселся за инструмент, поставил ноты. И жизнь засияла новыми красками.

Нежная мелодия потекла по раскалённому воздуху мёдом. Юрка сосредоточенно склонился над клавиатурой. Пальцы парили над клавишами и замирали, едва их касаясь. Чёрные «соль-бемоли» и «ля-диезы» сменялись между второй и третьей октавами глубокими «до», и пальцы тут же порхали обратно — к светлым «ля» и «фа». Но Юрка был недоволен. Пьеса непростая, после долгого перерыва давалась ему с трудом. Ничего не получалось, он то и дело фальшивил и раздражённо дёргал головой. Снова и снова повторяя, перебирая пальцами клавиши, Юрка начал думать о том, что, может, права была экзаменаторша тогда в школе. Может, он правда бездарь?

Вдруг перед глазами потемнело — кто-то, подкравшийся сзади, закрыл ладонями его лицо.

— А так можешь? — негромко спросил Володя. По голосу было слышно, что он улыбается.

— Эй, отпусти! — деланно возмутился Юрка.

— Не-а. Вот скажи, Юр, — начал он, не убирая рук, — ты собой доволен? У нас спектакль через три дня. Давай, тренируйся усиленно, чтобы всё успеть и смочь.

— Я смогу, только не прямо сейчас, у меня настроение не то. Ну Володь, убери! Или давай так — я сыграю её с одним закрытым глазом.

— Вот ещё! Тоже мне нашёл дурака. Нет уж, оба.

— Не буду!

— Ладно, давай тогда так? — он чуть-чуть раздвинул пальцы. Юрке стало видно клавиатуру.

— Во-о-от! Другое дело! — Юрка засмеялся. Оглядевшись по сторонам, убедился, что танцплощадка совсем опустела, откинул голову и упёрся затылком Володе в живот. Посмотрел на него снизу вверх, улыбнулся. Володя улыбался тоже.

Они играли так до тех пор, пока Володя резко не убрал руки и не отшатнулся в сторону. Юрка вздрогнул от неожиданности, открыл глаза, проследил за его взглядом. У края сцены, уставившись на них округлёнными глазами, стояла бледная Маша, сжимая в руках метлу.

Юрке стало неловко, но при взгляде на испуганного Володю страх передался и ему.

— Куда летишь? — брякнул Юрка, чтобы разрядить атмосферу и перевести всё в шутку.

— Что? — зло протянула Маша.

— На метле, — объяснил Юрка. — Стоишь тут, делаешь вид, что метёшь чистую площадь.

— Это, по-твоему, смешно, Конев? И вообще, что всё это значит?

— Ты о чём? О том, что ты ведьма, или о том, что стукачка?

— Юра, прекрати! — вмешался Володя. — И ты, Маша, тоже! Я тебе уже объяснил, что он пошутил. Юра на спектакле будет играть только «Колыбельную»!

— А зачем он тогда девочкам сказал…

Их прервал горн, поднимающий пионеров с отбоя. Если бы не он, Юрка бы Маше голову откусил — так на неё рассердился.

Вскоре Митька по радиопередаче объявил о сборе на торжественную линейку.

День пролетел незаметно. Сначала линейка: флаг, пионерский салют, «Синие ночи». Потом все ринулись на спортплощадки соревноваться. Прыгали в мешках, тянули канат, бежали эстафету — Юрка, кстати, обогнал вожатого третьего отряда, — играли в лапту. Потом всех взрослых мальчишек позвали на футбол. В команде соперников был и Володя, и тогда Юрка, сосредоточенный только на мяче и воротах, задался целью победить команду вожатых даже в одиночку, но вышла ничья.

Последнюю часть праздничного дня, концерта, Юрка ждал меньше всего. Всё-таки участвовать всегда было интереснее, чем просто смотреть, а тут и смотреть-то было не на что. Единственным, что заинтересовало и заставило посмеяться, оказался номер пятого отряда, где ребята представляли сценку про запуск ракеты с космодрома Байконур. Лётчиком и одновременно космическим кораблём был Сашка. Он, помещённый в серый картонный цилиндр с головы до пят, гордо взирал на зрителей из круглого отверстия для лица и потрясал надетым на голову конусом в цвет корабля. За пультом управления стоял Пчёлкин и яростно тыкал по красной, тоже картонной, кнопке. По сигналу Сашки «Вжух!» его запустили в космос, вокруг забегали девочки-звёздочки, а все остальные ребята из пятого отряда запели песню про Землю в иллюминаторе.

Юрке было совершенно непонятно, при чём здесь день рождения лагеря, но смешно.

Во время выступления следующего отряда Юрка заскучал. Стал вертеться на месте и искать глазами Володю. Нашёл очень быстро — он сидел позади Юрки на два ряда, склонил голову, глаза его были то ли опущены вниз, то ли закрыты. Володя выглядел в точности так, как иногда на репетиции — будто читал лежащую на коленях тетрадь. Но сейчас не репетиция, и тетради у него на коленях не было. Номер закончился, второму отряду зааплодировали, и вдруг Володя клюнул носом, вздрогнул и резко поднял голову. По тому, как он захлопал глазами, Юрка догадался — вожатый уснул. Ему не удалось уснуть в тишине под ивой у Юрки на коленях, но получилось здесь — в грохоте концерта, сидя рядом с Ольгой Леонидовной.

А она, разумеется, не могла этого не заметить. Тут же озабоченно уставилась на Володю, что-то у него спросила, но, услышав ответ, не стала упрекать, как ожидал Юрка. Наоборот, она поманила Лену, сказала что-то ей на ухо и кивнула Володе. Тот тут же поднялся и ушёл. Юрка догадался — спать.

«Ну и хорошо», — подумал он и стал в очередной раз слушать унылую песню про прекрасное далёко.

Вечера Юрка ждал, как манны небесной.

Когда началась праздничная дискотека, он тут же бросился к корпусу пятого отряда. Оказавшись внутри, сделал всего пару шагов по тёмному коридору, как подпрыгнул на месте — кто-то уткнулся ему в живот и пискнул от неожиданности.

— Саша? А ты чего не в палате? Опять за смородиной охотишься?

— Да нет, — пытаясь отдышаться, просопел Сашка, — я пописать пошёл. Володя спит, а у нас Женя сидит, страшилки рассказывает…

— Что, — хмыкнул Юрка, — такие страшные?

— Да нет, — уныло повторил Сашка, явно не понимая шутки. — Наоборот, про ССД. Так скучно! Юра, спаси нас!

Разрываясь между желанием прийти в комнату Володи — тем более что он там один, — и долгом помочь спящему вожатому уложить детей, Юрка долго сомневался. Опомнился лишь тогда, когда оказался на пороге спальни, и не сразу заметил, что Сашки рядом с ним уже нет.