Йони увидел в окно жену, Даника на костылях. Ветер рвал их одежду, они заслонялись от хлестких плетей дождя, беспомощно оглядываясь по сторонам.

Йони вскочил, замахал им руками. Семка тоже поднялся.

— Вы уезжаете, Йони? Взгляните хотя бы на джип — ни вмятины, ни царапины. Вы просто обязаны это увидеть. Как будто руки кто подложил.

— Я знаю, я верю! — отвечал Йони, торопливо убирая на поднос чашечки, блюдо с обломками вафель, комочки салфеток. — Это действительно руки! А вы ведь не курите, Семка, я верно вычислил?

— Что же вы раньше не спросили? Конечно, курю! — остановился и вытащил сигареты. — Я ведь еще не пришел в себя. Весь в тумане…

— Спасибо, не стоит, в машине я не курю.

Была глубокая ночь. Скорее — ближе к рассвету. Семейство Маркус возвращалось домой. Даник спал на заднем сиденье, укрытый пледом. Йони вел машину осторожно — чтоб не потревожить сына. Шоша сладко зевала, с наслаждением ощущая, как тело ее наливается тяжестью и покоем.

— Завтра же, слышишь, Леня, пойдешь в синагогу и дашь цдаку. И с мезузами смотри не забудь, это страшно важно.

Цдаку — это само собой, тут отстегнет он по-царски, сколько Шоша позволит. А как поступить с наворованным? Нет, не станет он крушить беседку, не будет громить черепицу и кирпичи. В Торе ясно сказано: возвратить владельцу ущерб втрое, всемеро. Он все, что украл, на десять помножит и в банк занесет. На счет синагоги. И на счет каблана. Не сразу, а помаленьку, частями. Чтоб Шоша не догадалась. Не стоит ее огорчать. И с делом этим будет покончено.

Дождь иссякал. Йони выключил дворники. Вспомнились слова пророка: «И были в те дни чудеса в Ерушалаиме: ночью лили дожди, а солнце светило днем…»