– Мама, мы думали, ты обрадуешься, – растерянно проговорила Аня.

– Да разве я не радуюсь? Это от радости. Никогда не думала, что можно плакать от радости. Вот узнала, что и такое бывает, – только и могла она проговорить, обнимая то дочь, то зятя, то прижимая к груди письма.

Весь вечер Аня рассказывала об их поездке, о том, какой фурор произвела яхта, сделанная Володей, и что они, наверное, скоро поедут туда еще, потому что у обоих появилось множество заказчиков. Ангелина Ивановна с восхищением смотрела то на дочь, то на Владимира и вдруг подумала: «Все же дом счастья может построить только счастливый архитектор. И он построит его. Теперь без всякого давления извне».

Вслух же она сказала:

– Теперь только давайте уже – никаких сенсаций. Личные письма пусть так и остаются личной историей семьи. Благодаря этой истории мы появились на свет. И это счастье, которым нельзя торговать. Пусть это будет нашим заговором с Корбюзье. Или, ближе к французскому, комплот Корбюзье – красиво звучит. Правда? Посторонним знать об этом не обязательно. Личное выносят на всеобщее обозрение, когда больше нечего предъявить. А вам есть что предъявить. У вас у обоих, слава богу, есть талант, умение работать. Вы сделаете свои имена известными в мире. Если захотите, конечно. А нет, так вся надежда на Матвея.

– Именно так и будет, – загадочно улыбнувшись, проговорил Шапошников.

– А разве в этом кто-то сомневается? – засмеялась Аня. Она привыкла к немногословности Владимира и уже давно понимала его без слов – как, собственно, и он ее.