Интересуюсь ли я Джули? В плане романтическом интересуюсь? Чепуха. Вы же знаете, какой я избрал путь и чего намерен добиться. Так разве эта девушка мне пара? Согласен, она очень хороша собой, у нее острый ум, но я водил с ней компанию единственно ради того, чтобы отточить ее ум еще больше, развить ее интеллект. Уйму времени я потратил на эту девушку! Но с недавних пор замечаю — ее тянет к Турлоку О’Коннору. А вот тоже, знаете ли, любопытная особенность. Он очень рослый. И кое — кому, возможно, кажется красивым. Ну а что в нем еще может привлечь? Волосатая грудь, так я думаю. Просто кошмар какой‑то, что хорошеньких девушек тянет к таким вот гориллоподобным мужчинам.
Вы находите, у него тонкий ум? У Турлока О’Коннора?
Хм, рад слышать, что у него хоть какой‑то ум есть. Признаться, для меня это новость.
Здесь я все покончил. Нельзя же ожидать, чтобы такой человек, как я, поселился среди этих людишек. Серые, заурядные — сущий бурьян.
Разве я первый художник, которого извергло его окружение? Не хотят меня — ну и не надо. Потеряют на этом только они.
И пусть потом оплакивают эту потерю годами.
У меня сейчас набежало немного деньжат — гонорары. Могу поехать куда хочу. И уеду, поверьте. Я получаю от материнской родни письма из Америки, они там ценят меня. Пожалуй, туда я поеду. По крайней мере они понимают душу художника. Сумеют оценить талант и, что еще важнее, — вознаградить его.
Ну, словом, пожитки мои сложены. Я твердо намерен отрясти прах Билнехауэна со своих ног, и, если вы возвращаетесь в город, почему бы мне не поехать с вами, а? Я вижу, у вас там на улице машина. Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
Отговаривайтесь чем хотите, все равно, я еду с вами. Мать? В поле, наверно, — помогает отцу. Да нет, зачем ее дожидаться? Долгие проводы — лишние слезы. Я ей напишу. Она поймет.
Как это так — не поймет?
Ведь она мне мать!
Джеймс Планкетт
ПЛАЧ О ГЕРОЕ (Перевод Г. Островской)
Мистер О’Рорк распахнул дверь класса в тот самый миг, как брат Куинлан собирался открыть ее изнутри. Они вздрогнули от неожиданности, столкнувшись на пороге, и пожелали друг другу доброго утра. Хотя мистер О’Рорк встречался с братом Куинланом ежедневно чуть не всю свою жизнь, он одарил его широкой, но какой‑то деланной улыбкой и прокричал приветствие с сердечностью, способной заморозить в жилах кровь. Затем они оба вышли в коридор поговорить.
Тем временем ученики раскрыли хрестоматии английской поэзии и принялись повторять урок. Им было задано выучить от начала до конца стихотворение «Плач о гибели Югана Роу»[24]. Это было очень патриотическое стихотворение о том, как проклятые англичане отравили Югана Роу, и строчки в нем были очень длинные, поэтому учить его было трудно. Ученики ненавидели англичан — отравили Югана Роу, да еще и говорится об этом в таких длинных строках. Хуже того, мистер О’Рорк любил подобные стихотворения. К стихам вроде «Здравствуй, дух беспечный»[25] он относился довольно равнодушно. По «Плач» без конца декламировал по — провинциальному нараспев, сочным баритоном и был готов спустить шкуру с того, кто не выучил его назубок. /
Питер его не выучил. У него остались считанные минуты, и теперь он пробегал глазами строфу за стро фой, в безнадежном отчаянии бормоча то одну строку, то другую, Суэйн, его сосед по парте, спросил:
— Вызубрил эту штуку?
— Нет, — ответил Питер. — Даже не прочитал.
— Святая мадонна! — в ужасе прошептал Суэйн. — Он тебя выдерет!
— Подскажешь, а?
— Да он мне руки и ноги оторвет, — убежденно сказал Суэйн. — Ну уж нет, и не проси.
Питер зажмурился. Во всем была виновата мать. Он бы обязательно пришел в школу пораньше и вызубрил стихи, если бы не утренний скандал. Из‑за отцовских сапог. После завтрака мать обнаружила, что у него прохудились ботинки. Она поднесла их к лампе — пришлось зажечь свет, такое темное и сырое было это ноябрьское утро.
— Боже милостивый! — воскликнула она. — Да тут одна дыра вместо подметок. В таких ботинках нельзя идти в школу.
Больше всего на свете ему хотелось поскорее обуться и выскользнуть из дома, но в тот день у всех было дурное настроение, и он не решился возражать. Сестра убирала со стола, а брат Джозеф, спешивший на работу, рылся по всем ящикам и углам и громко ворчал:
— Куда, черт подери, запропастился велосипедный насос? В этом доме вечно все пропадает…
— Я надену сандалии, — предложил Питер.
— Не говори глупости… дождь льет как из ведра, — сказала мать и, помолчав, добавила: — Ума не приложу, что делать.
У Питера мелькнула надежда, что его оставят дома. Но мать велела сестре порыться среди старой обуви в стенном шкафу. Милли пошла в коридор. По пути она наступила на кошку, та отчаянно заорала.
— А, чтоб тебя! Еще эта чертова кошка тут!
Она откопала старые отцовские сапоги, и его заставили их примерить. Сапоги были велики.
— Я в них не пойду, — сказал Питер. — Они падают с ног.
Но мать и сестра сказали, что сапоги как раз впору. Прекрасные сапоги, твердили они, подпевая одна другой. Никто ничего не заметит. Однако их восторги его не убедили.
— У них дурацкий вид, — настаивал на своем Питер. — Я их не надену.
— Ты сделаешь то, что тебе велят, — сказала сестра.
Он был самый младший в семье, и ему доставалось от всех по очереди. Однако мысль о том, что над ним станут смеяться, придала ему храбрости.
— Я их не надену, — повторил он. В эту минуту в комнату вошел Том, и Милли быстро проговорила:
— Том, поговори с Питером… он грубит маме.
Том очень любил животных.
— Я слышал мяуканье, — сказал он, грозно глядя на Питера (тот иногда дразнил кошку). — Что ты ей сделал?
— Ничего, — ответил Питер. — На нее Милли наступила. — Он начал было говорить про сапоги, но ему дружно велели замолчать и отправляться. С матерью и Милли он бы еще поспорил, но Тома Питер боялся. Поэтому он пошлепал под дождем подавленный и несчастный — конечно же, каждый встречный догадывается, что он в чужих сапогах.
Дверь отворилась, и мистер О’Рорк вошел в класс. Это был массивный мужчина в костюме из твида. Он бегло говорил по — ирландски и носил на лацкане пиджака золотой значок. Его запястья густо поросли черными волосами.
— Filiocht[26], — загремел он и вытащил узкий кожаный ремешок из заднего кармана брюк. — Dun do leabhar[27]. — Ремень свирепо хлестнул по крышке первой парты. Мистер О’Рорк был ревностный кельт и отдавал приказания только по — ирландски… даже на уроках английской литературы. Кто‑то протянул ему хрестоматию, остальные закрыли книги или положили их на парты обложкой вверх.
Грозно уставясь в потолок, откуда сыпалась штукатурка, стоило ученикам этажом выше войти или выйти из класса, мистер О’Рорк начал декламировать:
Ужели враги убили Югана Роу О’Нила?
Да, они отравили того, с кем сразиться не в силах.
Он сжал могучие кулаки и выставил их перед грудью.
Пусть бы кровь застыла в их жилах, пусть бы червь сердца источил, Пусть бы смерть при жизни изведал твой убийца, Юган О'Нил.
Затем без всякого перехода сказал деловым тоном:
— Дейли!
— Я, сэр? — переспросил Дейли, оттягивая время.
— Ты, ты, дурень! — прогрохотал мистер О’Рорк. — Ты!
Дейли поднялся и повторил первые четыре строки. Когда он добрался до середины второй строфы, мистер О’Рорк выкрикнул:
— Кленси!
Кленси встал и начал декламировать. Так один за другим они поднимались и садились по команде мистера О’Рорка, ходившего между рядами. Дважды он прошел мимо Питера. Несколько минут простоял у его парты, выкрикивая имена учеников. Пола его твидового пиджака лежала, завораживая Питера, на краю крышки. Камминз прочитал с запинками четвертую строфу и полностью иссяк.
— К стене! — крикнул мистер О’Рорк.
Камминз, бледный, тихо встал с места и прошел к стене. За ним последовало еще двое. Мистер О’Рорк вновь прогулялся по классу, потом остановился спиной к Питеру. Глядя на парту в противоположном конце комнаты, он неожиданно выкрикнул:
— Фаррел!
У Питера подпрыгнуло сердце. Он поднялся. Мистер О’Рорк все еще не оборачивался. Гора в твидовом костюме с обтрепанным воротником, над которым нависали складки бычьей шеи. Питер видел пучки волос, торчащие из ушей мистера О’Рорка, чувствовал смешанный запах чернил и мела, всегда сопровождавший учителя. Отвернуться от ученика, а затем вызвать — было любимым приемом мистера О’Рорка. Это окончательно лишало присутствия духа. Питер глотнул, но продолжал молчать.
— «Плачь…» — подсказал мистер О’Рорк.
— «Плачь…» — повторил Питер.
