Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 99

Тишина.

Вокруг собачьей головы по полу ямы расползается пятно. Доберман скулит, спрятавшись за своего тренера. Трубачи навели на толпу автоматы. Толпа откатывается назад. Меня не должно быть здесь. К тренеру мастифа возвращается дар речи:

– Вы пристрелили лучшую собаку господина Нагасаки!

– Морино притворяется, что сбит с толку:

– Чью лучшую собаку?

– Дзюна Нагасаки, вы, вы, вы…

– А, вот чью.

Кажется, тренера вот-вот хватит удар.

– Дзюн Нагасаки! Дзюн Нагасаки!

– Я что-то слишком часто слышу это имя. Не повторяй его больше.

– Дзюн Нагасаки с вас шкуру сдерет, вы, вы, вы…

Морино поднимает пистолет – «бах!». Тренер выгибается и падает на своего мастифа. Их кровь смешивается. Морино обращается к Франкенштейну:

– Я ведь предупредил. Я предупредил его, верно?

Франкенштейн кивает:

– Никто не посмеет сказать, что ты не предупреждаешь честно, Отец.

Толпа стоит как пригвожденная к бетонному полу. Морино метко плюет в тренера.

– Стволы и феи крестные осуществляют самые безумные мечты. Вы – все до последнего хрена – убирайтесь. Кроме Ямады.– Он указывает пистолетом в сторону букмекера на ящике.– Мне надо перемолвиться с тобой парой слов, Ямада. Остальные – проваливайте! Пошли!

Каждый трубач дает в воздух очередь из автомата. Подгоняемая выстрелами, толпа катится прочь по рядам и проходам – вампиры с рассветом не испаряются так быстро. Букмекер стоит с поднятыми руками. Ящерица прыгает в яму и поворачивает голову тренера носком ботинка. Между глаз у того запеклась кровавая корка, словно штука из магазина приколов.

– Меткий выстрел, Отец.

Снаружи визжат колеса уносящихся прочь машин.

Букмекер с трудом сглатывает:

– Если ты хочешь убить меня, Морино…

– Бедный Ямада-кун. Ты опять поставил не на того пса. Я убью тебя, но не сегодня. Ты нужен мне, чтобы передать сообщение своему новому хозяину. Скажи Нагасаки, что я хочу обсудить с ним военные репарации. Скажи ему, что я буду ждать ровно в полночь у последнего моста к новому аэропорту. Напротив «Ксанаду», на отвоеванной земле. Ты все точно запомнил?

Монгол останавливается в десяти шагах от меня. Его пистолет лежит на сгибе руки. Выстрелы и вспышки с отвоеванной земли кажутся далекими-далекими. Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Комбинезон весь провонял и вызывает зуд. Мои последние воспоминания о собственной жизни – глупее не придумаешь. В моем шкафчике на вокзале Уэно – невостребованный роман Харуки Мураками, который я спас из кучи находок и дочитал только до половины,– что будет дальше с человеком в высохшем колодце без веревки? Моя мать хохочет в саду Дядюшки Патинко, пытается играть в бадминтон, пьяная, но, по крайней мере, счастливая. Сожаление о том, что я так и не совершил паломничество в Ливерпуль. Как однажды утром я проснулся и обнаружил на нашем с Андзю футоне полоску снега, который нанесло через щель во время раннего снегопада. И из такого хлама состоит жизнь? Я слышу свое имя, но знаю, что это всего лишь игра воображения. Борюсь за власть над своим дыханием и чихаю. Раньше я не смотрел на Кожаный пиджак, не приглядывался к нему. Его лицо – последнее, что мне суждено увидеть. Не так я представлял себе лицо смерти. Довольно некрасивое, немного странное, подчеркнуто невосприимчивое к любым проявлениям чувств насчет событий, которым, по желанию своего обладателя, стало свидетелем. Давай. Слишком пошло вымаливать себе жизнь. Итак, последние слова? «Хорошо бы ты этого не делал». Как проникновенно.

– Предлагаю пригнуться,– говорит Кожаный пиджак.

– Пригнуться?

Казнь в подобострастной позе. Зачем?

– К земле. В, как это говорится, позе эмбриона.

К чему все это? Покойнику все равно.

– Пригнись ради собственной безопасности,– настаивает мой убийца.

Я изображаю тупое негодование, что Кожаный пиджак истолковывает как «нет».

Кожаный пиджак заряжает пистолет.

– Что ж, я тебя предупредил.

Так много звезд. Для чего они?

Тунец, морские ушки, люциан, лососевая икра, бонито[86], яичный тофу, мочки человечьих ушей. Целая гора суси. Васаби[87] смешан с соевым соусом, чтобы отбить у сырой рыбы неприятный привкус. От него соевый соус сворачивается, превращается в вязкую кровь. Перестань думать о кегельбане. Перестань. Кажется, после этих собачьих дел мы едем уже целую ночь, но на часах только 22:14. Осталось чуть больше ста минут, говорю я себе, но трудно поверить во что-то хорошее. Я в тисках простуды, и мне станет еще хуже. Вливаю себе в горло немного воды; начинает пучить живот. Даже дышать тяжело. Ресторан весь в нашем распоряжении. Здесь сидела какая-то семья, но, едва нас увидев, исчезла. Пожилая официантка сохраняет спокойствие, но повар спрятался в кухне. Я бы тоже не прочь, будь у меня такая возможность. Франкенштейн кидает мне сосиску.

– Почему у тебя такая постная рожа, молокосос? Можно подумать, ты потерял родителей.

Ящерица макает васаби в соевый соус.

– Может, он решил, что мастиф, которого я пристрелил у Гойти, и был его без вести пропавший папочка.– Морино тычет в мою сторону кончиком сигары.– Улыбнись пошире и терпи! Помни о своих предках! Ты же образец законопослушного японца! Улыбнись пошире и терпи, пока твои циммеровские костыли[88] не прогнутся, вода, которую ты пьешь, не превратится в оксид ртути, а вся твоя страна – в автостоянку от побережья до побережья. Я не нападаю на Японию. Я люблю ее. В большинстве стран сила на побегушках у хозяев жизни. В Японии мы, сила, и есть хозяева жизни. Япония – это лодка, и у руля стоим мы! Так улыбнись пошире. И терпи.

Пусть мне и приходится терпеть, но я ни за что не стану улыбаться тому, что втянут в бандитские разборки. Единственное, чему стоит улыбаться, так это тому, что, пока мы не выйдем из ресторана, не случится ничего худшего. Ящерица указывает в угол зала:

– Отец!

Блестящая от слюны жвачка из суси.

– Смотри, что я тут нашел,– у них есть караоке!

– Удовольствие из удовольствий.– Морино смотрит на Франкенштейна.– Пусть песня расправит крылья.

Франкенштейн поет песню на английском языке с припевом: «I can't liiiiiiiiive, If living is without yoo-ooo-ooo, I can't giiiiiiiiive, I can't take any moooooore»[89]. Трубачи подвывают, растягивая гласные. Это невыносимо; легче смотреть, как из суси выползают личинки. Кожаный пиджак потягивает молоко из стакана, сидя в углу. С виду он тоже не принадлежит этой компании. Морино подзывает пожилую официантку, которая обслуживает нас, подавляя нервную дрожь.

– Пой.

Не возражая, она исполняет энку под названием «Вишневый цвет над озером», об игроке в маджонг, который кончает с собой, так как не может оплатить долг чести, но только после девяноста девяти куплетов. Ящерица поет песню «Электродный инцест» группы с тем же названием. В ней нет ни куплетов, ни припевов, ни смены аккордов. Трубачи громко хлопают, когда Ящерица исполняет на столе танец индейки и тискает микрофон. Наконец песня заканчивается, и Морино жестом приказывает мне встать.

– Нет,– решительно заявляю я.– Я не пою.

Комки суси градом летят мне в лицо. Трубачи мычат,

выражая неодобрение.

– Я не люблю музыку.

– Чушь,– говорит Морино.– Мой друг детектив сказал, что у тебя двадцать компакт-дисков того замоченного битла, папка с нотами и гитара.

– Откуда ему это известно?

– Ночные кошмары хорошо поработали.

– Я смахиваю с лица рис.

– Вы приказали взломать дверь в мою комнату?

– Морино поднимает свой стакан, чтобы официантка его наполнила.

– Если бы я считал, что ты хоть пальцем прикоснулся к моей малышке, ты, полусирота невоспитанная, я бы приказал взломать тебя, а не твою дверь. Так что будь благодарен.

– Ненавижу караоке и петь не буду.

– Ящерица отрывисто передразнивает:

– Ненавижу караоке и петь не буду.

Потом впечатывает кулак мне в глаз, и стол превращается в потолок.

Потихоньку прихожу в себя. Глаз почти поет, наливаясь кровью.

– Весь день мечтал.– Ящерица осматривает костяшки пальцев.– Отец приказал тебе петь.

Я бы должен испугаться, но мотаю головой. Крови нет.

Франкенштейн кладет палочку для еды на указательный и безымянный пальцы, рыгает и с хрустом ломает ее средним пальцем.

– Я бы сказал, что Миякэ нарушает договор, Отец.

Морино поднимает палец.

– Вы должны проявить снисхождение. Он так изменился, когда его сестра утонула. У них была своя маленькая страна. Черт, у них был свой собственный язык. Как жаль, что этот тщеславный козел в тот день, когда она умерла, смылся в Кагосиму. Эй! – Он щелкает пальцами, подзывая официантку – Еще эдамамэ![90]

Отравленный простудными микробами, я не могу понять, то ли у Морино есть дар ясновидения, то ли универсальный ключ к глубинам сознания. Так или иначе, я испытываю желание вонзить ему в глаз палочку для еды. Я представляю себе, как это проделываю. Струя жидкости. Его бородавка подрагивает. Готов поклясться – эта штука за мной следит.

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 99