Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 66

Две портнихи, стоя на коленях около Бернарды, продолжали подкалывать свадебное платье десятками булавок под бдительным присмотром Беа, ходившей вокруг них кругами и придирчиво проверявшей каждый шов и складку, как будто от того, как они легли, зависела чья-то жизнь. Бернарда стояла, широко раскинув руки, и не осмеливалась вздохнуть. Но взглядом она ловила свое отражение, которое во всевозможных ракурсах возвращали зеркала, занимавшие стены шестиугольной комнаты. Женщина озабоченно и с пристрастием выискивала признаки увеличившегося живота.

— Вы уверены, что ничего не заметно, сеньора Беа?

— Совсем ничего. Плоская, как гладильная доска. Там, где нужно, конечно.

— Ой, не знаю, не знаю…

Мученичество Бернарды продолжалось еще около получаса: портнихи хлопотали вокруг нее, пытаясь приладить и подогнать платье по фигуре. Когда, казалось, в мире больше не осталось булавок, чтобы воткнуть в несчастную Бернарду, соизволил появиться, отодвинув занавеску, главный модельер фирмы и автор шедевра. Бегло осмотрев платье и расправив нижнюю юбку, он выразил одобрение и щелкнул пальцами, приказывая своим помощницам тихо исчезнуть.

— Сам Пертегас[45] не одел бы вас красивее, — заявил он удовлетворенно.

Беа с улыбкой согласилась.

Модельер, стройный господин с раскованными манерами и заученными позами, откликавшийся на имя Эваристо, поцеловал Бернарду в щеку.

— Вы самая лучшая модель в мире. Самая терпеливая и нетребовательная. Пришлось потрудиться, но дело того стоило.

— Молодой человек уверен, что я смогу дышать в этом платье?

— Радость моя, вы сочетаетесь браком в Святой Матери Церкви с настоящим иберийским мужчиной. Поверьте мне, вы больше не вздохнете спокойно. Лично я думаю, что свадебное платье подобно водолазному скафандру: в нем не подышишь полной грудью, зато, сняв его, чувствуете себя на вершине счастья.

Бернарда перекрестилась, выслушав тираду модельера.

— А теперь я попросил бы вас снять платье с величайшей осторожностью, поскольку швы не застрочены и наколота тьма булавок. Мне бы не хотелось, чтобы ваша кожа напоминала решето, когда вы пойдете к алтарю, — сказал Эваристо.

— Я помогу, — вызвалась Беа.

Эваристо обвел двусмысленным взглядом ее фигуру с головы до ног, словно просветив рентгеном.

— И когда же я смогу раздеть и одеть вас, драгоценная? — вопросил он, театрально скрываясь за занавеской.

— Как неприлично шельмец посмотрел на сеньору, — сказала Бернарда. — Это о таких говорят, чтобы шел своей дорогой.

— Мне кажется, что Эваристо готов набиваться в попутчики кому угодно, Бернарда.

— Как такое возможно? — изумилась женщина.

— Давай попробуем вызволить тебя из западни, не потеряв ни одной булавки.

Пока Беа освобождала Бернарду из плена, невеста ворчала себе под нос.

С тех пор как она узнала цену подвенечного наряда, которую дон Густаво, ее хозяин, изъявил готовность выложить из своего кармана, Бернарда пребывала в смятении чувств.

— Дону Густаво не стоило тратить целое состояние. Ведь это он настоял, чтоб платье шили именно тут, в самом дорогом, должно быть, месте в Барселоне. И он же сосватал этого Эваристо, который приходится дону Густаво внучатым племянником или уж не знаю кем. А бессовестный Эваристо возьми и заяви, что у него аллергия на все ткани, кроме материи от Гратакоса. Ничего себе, да?

— Дареному коню… И кроме того, дон Густаво мечтает выдать тебя замуж по высшему разряду. Такой уж он человек.

— В платье моей мамы и с парой финтифлюшек я чувствовала бы себя ничуть не хуже, и Фермин тоже, потому что всякий раз, когда я показываю ему новое платье, у него появляется только одно желание — поскорее его с меня снять… Так вот мы и преуспели, да простит меня Бог, — сказала Бернарда, похлопав себя по животу.

— Бернарда, я тоже выходила замуж беременной и не сомневаюсь, что у Бога достаточно других забот, более важных, чем твои маленькие неурядицы.

— Мой Фермин тоже так говорит, но я не знаю…

— Слушай Фермина и ни о чем не беспокойся.

Бернарда умирала от усталости, простояв два часа на каблуках с поднятыми руками. Как была в нижних юбках, она повалилась в кресло и глубоко вздохнула:

— Ой, он такой несчастный, страсть смотреть, как он чахнет на глазах. Я ужасно за него волнуюсь.

— Вот увидишь, он скоро воспрянет духом. Все мужчины таковы, совсем как нежная герань. Думаешь, будто она совсем засохла и никуда не годится, а цветок оживает.

— Не знаю, сеньора Беа, я же вижу, что Фермин ходит как в воду опущенный. Мне он говорит, что хочет жениться, но я порой сомневаюсь.

— Но он действительно по уши влюблен в тебя, Бернарда.

Бернарда пожала плечами.

— Послушайте, я ведь не такая глупая, как кажется. Конечно, я с тринадцати лет только и делала, что мыла чужие дома, и есть вещи, которых я не понимаю, но я знаю, что мой Фермин повидал мир и у него случались интрижки. Он никогда мне не рассказывал о своей прежней жизни, но, конечно, у него были другие женщины и погулял он на славу.

— Но из всех женщин он выбрал в жены именно тебя, если помнишь.

— Но он и правда любит девушек, как кот сметану. Когда мы ходим прогуляться или потанцевать, он так и стреляет глазами, и я уж боюсь, как бы он однажды не окосел.

— Ну, глаза и руки — не одно и то же… Мне совершенно точно известно, что Фермин всегда хранил тебе верность.

— Да я знаю. Но понимаете, чего я боюсь, сеньора Беа? Что я ему не подхожу. Вот он смотрит на меня очарованно и говорит, что хочет постареть вместе со мной, ну и всякие приятные вещи — он ведь такой льстец, а я думаю, что однажды утром он проснется, посмотрит на меня и скажет: «Что за дура, и зачем я с ней связался?»

— Полагаю, ты ошибаешься, Бернарда. Фермин никогда так не подумает. Он возвел тебя на пьедестал.

— И это тоже нехорошо. Понимаете, я повидала немало молодых людей, которые ставят женщину на пьедестал, точно она Мадонна, а потом начинают ухлестывать за вертихвостками, которые ведут себя как течные суки. Вы не поверите, сколько раз я видела такое своими собственными глазами, которыми наградил меня Господь.

— Но Фермин совсем другой, Бернарда. Фермин из племени настоящих мужчин. Очень немногочисленного, поскольку чаще мужчины напоминают каштаны, которые продают на улице. Когда ты их покупаешь, они вроде горячие и хорошо пахнут, но стоит их вынуть из бумажного кулька, они тотчас остывают, и ты обнаруживаешь в итоге, что большая часть их нутра гнилая.

— Вы не имеете в виду сеньора Даниеля, ведь нет?

Беа на секунду запнулась, прежде чем ответить:

— Нет. Нет, конечно же.

Бернарда украдкой покосилась на собеседницу:

— У вас все в порядке в семье, сеньора Беа?

Беа затеребила складку нижней юбки, выбивавшуюся из-под локтя Бернарды.

— Да, Бернарда. Думаю, все дело в том, что мы обе ухитрились найти себе мужей, у которых имеются свои дела и секреты.

Бернарда кивнула.

— Как иногда люди похожи.

— Мужчины. Пусть себе играют в свои игры.

— А мне мужчины нравятся, — заявила Бернарда, — хоть я и знаю, что это грешно.

Беа рассмеялась.

— И какие же тебе нравятся? Как Эваристо?

— Не дай Бог. Он так много глядится в зеркало, что скоро протрет его до дыр. На что мне человек, который прихорашивается дольше, чем я? Мне по вкусу мужчины чуть погрубее, ну, или не такие неженки. И я считаю, что Фермин красивый, хоть он и не записной красавец. Но для меня он красивый и добрый. И очень хороший человек. В конце-то концов именно это и важно, чтобы мужчина был по-настоящему сильным и добрым. И чтобы можно было прижаться к нему в зимнюю ночь и он согрел бы твое тело.

Беа понимающе кивнула:

— Аминь. А мне одна птичка напела, что на самом деле тебе нравится Кэри Грант.

Бернарда вспыхнула.

— А вам разве нет? Не для женитьбы, конечно. Так как сдается мне, что этот господин влюбился, когда в первый раз увидел себя в зеркале. Но между нами, я бы лично не отказалась сладко пообниматься с ним, да простит меня Господь.

— Бернарда, что бы сказал Фермин, услышав тебя?

— То, что говорит всегда: «В конце пути все отправятся кормить червей».

Часть пятая

Имя героя

1

Барселона, 1958 год

Много лет спустя двадцать три человека — гости, приглашенные отпраздновать это событие, — возможно, оглянутся назад и вспомнят историческую вечеринку накануне великого дня, когда Фермин Ромеро де Торрес навсегда расстался с холостяцкой жизнью.

— Сие есть окончание знаменательной эпохи, — провозгласил тост профессор Альбукерке, поднимая бокал шампанского. Лучше его никто бы не сумел так лаконично выразить чувства, обуревавшие всех нас.

Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 66