Старые европейские храмы — помпезные. В них все подавляет и устрашает. Модерные американские — сытые. Разрыв содержания и формы.

— Согласны ли вы, что если Бога нет, то человек и человеческая история не могут иметь никакой иной цели, кроме той, которую они сами выбирают?

— Боль — метафора Бога, не — цель.

Вошел врач. Я заметил его уже тогда, когда он стоял в дверях. От неожиданности, — дрема, что ли, снова одолела, — от неожиданности я вскочил, метнулся к нему.

Он опускает глаза. Медленно снимает очки. Смотрит на меня, подбирая слова.

Пушкинские шевелюра и бакенбарды. Доктор Пушкин.

Слов не надо.

Слов не надо.

Не надо слов.

Пушкина спасли бы…

Я еду домой. Я сажусь в машину и еду домой.

Утро уже вовсю. Уже по всей Америке вовсю расползлось, разлилось утро.

Я сексот! Кирилла, защитника Масады, — на электрический стул!

Вся Америка уже на ногах, на колесах, на раскрученных заводных пружинах. Заводная шкатулка. Едва вспорхнуло ветхозаветное утро, едва повело хвостом по замочным скважинам, как разом — рывок всех внутренних секреций, прощай матрас и теплое дыханье. Покатились, закружились, поехали.

Все — одним махом, как по команде. Всем — в одну сторону. В сторону удачи и успеха. Попутчики.

Автомобильные пробки на всех улицах. Ползем под блестящими панцирями автомобильных крыш, как стада тараканов.

Вечером — телевизор и бар, утром — бизнес. Белые воротнички, цветные галстучки. Ранним утром — одни бело-рубашечные. Голубые — рабочий класс — повыползают позднее. По выходным — церковь.

— Хороший вы народ, но шибко спешите.

Никогда никого не ненавидел. Сейчас, кажется, ничего другого не испытываю. Две тысячи лет богобоязненной цивилизации — и ничего, кроме крови. Идейной крови. Святой, чистой.

«Не мир пришел я принести, но меч!». Все войны, все преследования, костры, инквизиции, гулаги — все во имя.

— Вы верите в Бога?

— Глубоко верю. При таком захвате техники без Бога нельзя.

А с Богом можно?!

Сколько же еще идейных костров, патриотических мясорубок? Человечьего мяса? Пены и вони?..

Пушкина спасли бы… Черта с два! При всем захвате вашей чудодейственной техники.

Старый хрен. Глаза у него обволокло маревом слез. Он свернул на тихую улочку, остановил машину, вылез из нее и бухнулся на землю под ближайшим деревом. И вольные слезы текли по щекам и падали на колючую свежепостриженную траву. И спина конвульсивно дергалась, как у больного.

— Припадочный, — подумала старуха, увидев его из окна соседнего дома.

Она высунулась в дверь, желая убедиться в своей правоте, зыркнула пару раз по сторонам, прикидывая, что делать, и пошлепала к телефону — звонить в полицию.

Lake Zurich,

1988–1993, 1997