Мартин молчит. Умный Мартин, который видит все насквозь, молчит, не зная, что на это сказать…

– Зачем же он вызвал тебя, если они не хотят ее взять?

– Он предлагает, чтобы я написал комедию. Из копенгагенской жизни. Ему кажется, что у меня забавный диалог! – Мартин говорит это таким тоном, что Ханна может посмеяться, если хочет. Но Ханна не смеется.

– Ну а двести крон – это ведь не… то есть это ведь, наверное, деньги за квартиру?

– Да.

– Что-нибудь осталось?

– Немножко.

– Ну не беда. Завтра воскресенье, ничего не случится. А потом посмотрим. Спи теперь, не думай об этом.

– Хорошо. Ханна, почему ты сразу не сказала?

– Не знаю. Я думала, у тебя столько неудач, может, тебе будет немножко легче, если я поверю. Да ведь ты и сам поверил, Мартин. Ведь ты поверил под конец!

– Ханна! – Он может проснуться на плече Ханны, как потерпевший крушение моряк, который прижимается лицом к спасительной зеленой земле. Мартин склоняется к ней, он полон надежды, его голос звенит: – Ханна! В понедельник я снова пойду к нему! Я переделаю конец! Я придумал…

– Нет, Мартин! Не надо переделывать конец. Он и так хорош. Ты не должен уступать, не должен! Я верю в тебя, Мартин, я верю, что счастье тебе улыбнется. Только это будет не скоро. И дорого обойдется нам…

Голос Ханны. Мартин в ужасе молчит. Круглое детское личико Ханны и этот голос. И Мартин вдруг понимает, что лицо Ханны больше не детское и не круглое и глаза у нее не синие и не черные. Они серые. И под глазами Ханны мешки, и бледная кожа испещрена морщинками: телефонные звонки, шаги посыльного на лестнице, человек с листком бумаги в руках…

Это будет не скоро и дорого обойдется…

За окном на верхнем этаже темно и тихо. Так тихо, что даже не слышно дыхания двоих.