Благодаря мне и моей фирме, а также подъему экономики, Герберт стал на несколько тысяч богаче, чем месяц тому назад. Я имел полное право гордиться, но мой триумф, — не считая комиссионных, конечно, — был для меня горше полыни.

Для Герберта уже никто ничего сделать не мог. Он получил все, чего хотел, задолго до того, как появилось наследство и вмешался я. Он был воплощением респектабельности, порядочности — всего, что вбила ему в голову мать. Но и в другом ему повезло. Заработка ему не хватало. И ему ничего не оставалось, как во имя священного долга перед женой, ребенком и домашним очагом служить тапером в низкопробном кабаке, пить джин, дыша перегаром, и три вечера в неделю становиться «Гаррисом-фейерверком» — сыном своего отца.