— Нормально, — оценило Анютка. — С Богом наебенились.

— Не Бог он, — поморщился бородатый.

— Для кого и Бог! — спесиво возразил Сисадмин. — Кто без меня и слова сказать не может! Кому и жизнь даю! И душу!

— Для кого, может, и я Бог, — вдруг как-то пронзительно, не по-человечески заглянул прямо внутрь Сисадмина бомж. — Ты шел бы спать, Станислав Юрьевич. И подумал бы на сон, вдруг и тебе кто слова подсказывал? А?

Он развернулся и заковылял прочь.

Сисадмин смотрел-смотрел ему вслед, а потом закрестился и заплакал навзрыд, как ребенок.

— Или! Или! Лама савахфани?! — шептал он, когда водитель под руки вел его к машине.

А потом целый мир пожрала чернота и помехи.

Звонил будильник.

Сисадмин распахнул глаза и замотал головой, стараясь вытряхнуть из нее бесконечно долгий липкий кошмар. Сейчас, когда в окно заглядывало веселое утреннее солнце, детали сна уже не казались ему такими пугающими — лишь гротескными, абсурдными. Заседание у Национального лидера, цепные политики, кукольные шоу, трехголовый парламент, татуировки на лобке, Камерон, пьянка с бомжами и разговор с Богом…

Все приснилось! И как только он мог всерьез поверить во всю эту невероятную ересь?

Сон. Просто сон.

И вот он сгинул, рассеянный звоном будильника, прогнанный лучами солнца.

И Сисадмин, пробудившись, вернулся из этого невыносимого блуждания в свой нормальный мир.

В нормальный мир, в котором…

Он привстал.

В котором что? В нормальный мир, в котором что?

На прикроватной тумбе лежала тетрадь.

Сисадмин осторожно, словно боясь обжечься, взял ее в руки. Открыл…

И посмотрел в глаза трехглавому чудовищу.

Оно приветливо улыбалось.