— Я тебя с двенадцати часов ищу, — сказала Алена.

— А я тебя с двенадцати часов жду, — сказал Николаев.

— Знаешь что?

— Знаю…

Они качнулись друг к другу. Обнялись. Замерли.

Алена обнимала его так, будто это её сын, вскормленный и выстраданный, который пришёл к ней из опасности и опять должен уйти в опасность. Она обнимала его, будто это был дивный ковбой в широкой шляпе. И не было такой силы, которая могла бы развести их по разным жизненным пространствам.

Алена вздохнула прерывисто — так вздыхает наплакавшийся ребёнок. Так вздыхает пересохшая земля после дождя. Было ясно все, кроме одного: почему она, Елена Андреевна Журавлёва, такая красивая, положительная, способная к устойчивому чувству, — почему изо всего мужского населения страны она выбрала именно Николаева — мамсика и показушника, к тому же одного с ней роста?

Это была одна из тайн Земли, которую никто никогда не разгадает. Да и не надо.

Вечером Николаев уходил.

Алена ждала: он скажет ещё что-то, кроме «пока». Смотрела в его лицо, а он — куда-то вверх. У него были желтоватые белки и выражение, которое она не любила.

Потом он сказал:

— Пока.

И ушёл.

Лифт не работал. Николаев сбегал по лестнице, и некоторое время был слышен ритмический рисунок его шагов.

Утром Алена проснулась с ощущением, что ей все надоело.