Татьяна была счастлива: она ехала верхом на ослике, заливаясь смехом от восторга и хлопая в ладоши... За ослом двигалась вся уставшая от жары компания.

Высоцкий, в халате и тюбетейке, остановился возле торговца коврами и начал кричать, добавляя в речь узбекский акцент:

— Вот сматри! Ничего говорить не буду, сам видишь! Лючше нет, бери и уходи!

С рынка они вернулись усталые. Кроме ковра, куплены были нож для Нефедова, кумган, керамическое блюдо, какая-то мелочь и огромный арбуз.

Володя лежал на полу в беспомощной позе.

Движения Нефедова вдруг стали экономными, быстрыми — профессиональными. Он метнулся к саквояжу, вынул нужную упаковку ампул, набрал адреналин в шприц.

—    Как ты себя чувствуешь?

—    Не поверишь. Как новорозкденный.

—    Как я испугалась... — Она придвинулась ближе и уткнулась Володе в плечо.

— Ты чего? — Сева изумленно посмотрел на Толика. — Плачешь. что ли? Тебя только коснулось — и ты поплыл... а он с этим живет... Каждый день. По-настоящему... И пять раз в день выходит на сцену — по-настоящему.

Татьяна открыла дверь и впустила поддатого Нефедова.

— Я пришел дежурить. Вдруг ты заснешь? Мы так с Севой решили ... Я вот тут...

Татьяна не успела возразить, как Нефедов уже плюхнулся в кресло.

Михалыч задумался. Пленка в магнитофоне кончилась, и безмолвно крутилась одна бобина.

—    Да, пора нам в генералы. А, Витя? — Серый мечтательно взглянул на ночное небо.

Михалыч поморщился:

—    В полковниках удержаться бы.

Из урны вырывались языки пламени. Обжигаясь. Фридман подсовывал бумаги в огонь... Комната наполнилась дымом.

Когда за Володей и Михалычем закрылась дверь с надписью «Служебное помещение». Татьяна бессильно опустилась на чемодан.

Михалыч стоял рядом со зданием аэропорта и смотрел на готовый к взлету самолет.