Щупая пульс, я лежал, приходя в себя, рядом с ее не слишком горячим телом; и тут вдруг в облаках закричали дикие гуси. Видно, они совсем освоили эти края; сейчас они летели домой, в Лапландию. Клянусь, нет звука тревожнее, чем те скрипучие вопли, что издают в ночном небе дикие гуси. В тишине ясно слышалось, что они летят со стороны урочища Колинда и над Добрином внезапно сворачивают на север, к хребту Поп-Иван. От пронзительного их гогота у меня начались даже спазмы в желудке.

Так что, когда вскоре за мной явились горные стрелки и сообщили: ввиду того, что я самовольно покинул отведенное мне место жительства и, будучи гражданином чужой страны, злоупотребил гостеприимством народа, разрешение на мое пребывание в этой местности аннулируется, отныне мне запрещено посещать зону Синистра, — я даже еще не успел заснуть. Не сомкнув глаз, я, как часовой — утра, с нетерпением ждал момента, когда можно будет тронуться в путь.

Вездеход мой стоял поблизости, в свете холодных ночных огней; рядом с ним, как монумент, дежурил сам Геза Кёкень.

В Грецию самый короткий путь вел опять же через перевал Баба-Ротунда. В разгар ночи, в безмолвии уходящей за горизонт луны я добрался до верхней точки перевала. Серебряная лента моей лыжни по-прежнему плавным изгибом бежала через поляны к подземным ручьям Колинды. Напоследок я ощутил в груди приятное тепло: все-таки не совсем бесследно провел я время в этом краю.