Той зимней ночью, обобранный до последней копейки, я застыл перед Большим Вознесенским храмом, где венчался Пушкин и отпевали всех трех Шерстюков – ракетного генерала, мхатовскую актрису и художника-гиперреалиста. Не ангелы ли этого последнего привели меня сюда зачем-то? Как художнику, ему хотелось одновременно быть и в стане «победителей» – в войне, и в стане «предателей» – хипов и магов. Поэтому все три жены поочередно его оставили. И однако, человек, способный умереть от любви, может служить иногда оправданием целой эпохи. Чего нельзя сказать о плаче об утраченных привилегиях и барских пересудах о врожденном холуйстве русских людей. Эти плакальщики и при султане или хане, интернационале или капитале – один черт, на все пойдут, чтобы оставаться в свите. Мне это было ясно как день, несмотря на сгустившуюся ночь.

Пора было встречать Новый год – год Дракона, високосный, с дикарскими салютами над первопрестольной, видными из Ясенева как на ладони.

Я куплю у станции метро хилую елочку, с иголками колкими, как рыбные косточки, по цене 2 у. е. за погонный метр. В новогоднюю ночь «царь Борис» объявит себя по телевизору низложенным по собственному желанию и попросит у страны прощения, к изумлению экспертного сообщества и беспощадного народонаселения.

Москва не спала всю ту ночь и утихомирилась, только когда начало светать. Компьютерного сбоя не произошло. Предстояли впереди восемь тучных трудных лет. И это было нормально. Потому что жизнь – это не место для отдыха.