Алиса не вошла — ворвалась в комнату. Одна. С белым пятном вместо лица. Забилась в истерике:

— Ой, мамо-мамо, зачем нам такое горе?… Ой, мамочка, там тоже похорон! Она… Она умерла! Лишь я в дом вошла! На моих глазах… Ой, мама, ой за что нам это?!.

— Успокойся… Тише… Не надо волноваться… и его волновать… — растерялась Варвара.

— Ой, мама, это еще не все-е-е… Она… она просила, чтоб ты не обижалась… Они в онкобольнице познакомились… Просто так… Знали, что им считанные дни остались… Поддерживали друг друга… Говорит: «Не проклинайте нас, ведь мы уже там… перед Богом»… Ой, мама, зачем нам…

Вдруг Петро, разбуженный рыданием, вздрогнул, открыл глаза, глянул ласково на жену с дочкой, поискал ребят по хате.

— Хлопци! — поняв все, закричала Варвара. — Дети, быстрей!

И дети прибежали, сбились (сгрудились) испуганной стайкой (кучкой) возле смертного ложа отца. Петр улыбнулся, медленно обвел всех полным любви и муки взглядом, и вдруг резко отвернулся, словно не хотел, чтобы они видели, как из-под его сжатых крепко век котятся слезы.