Уже возле своей деревни остановил Федю пастух — стадо паслось неподалеку. На это лето в пастухи подрядился старичок Ван Ваныч, смирный, приветливый со всеми, умевший плести великолепные кнуты — они хлопали так оглушительно, будто это выстрелы из ружья. Вся пятинская ребятня ходила теперь с кнутами и хлопала, пугая кур и гусей. Ван Ванычу скучно, вот и остановил Федю.
Хвалёнка смотрела на них из стада вопросительно, словно хотела узнать: покупает ее бывший хозяин или нет. Он позвал:
— Хвалёнка! Хвалёнка!
Она тотчас направилась к нему, остановилась в двух шагах, ожидая, не угостит ли чем.
— Да нет у меня ничего, — сказал он ей и, положив велосипед на траву, подошел, обнял за шею. — Хвалёнушка… Хвалёнушка.
— Обгулялась в начале лета, — пастуху хотелось сказать доброе о корове. — К марту отелится.
— Скоро у меня будешь во дворе стоять, — пообещал Федя. — Ты ведь наша, бачуринская.
Она вздохнула, будто не веря ему.
— Я тебя назад отработаю, — сказал он ей на ухо. — Вот посмотришь. Себя не пожалею, а отработаю…
44.В этот день, вернее уже вечером, когда стемнело, он перетащил к себе из гаранинского огорода каток-верстак и скребницу. Рая вынесла ему из дома валяльный инструмент — скалки, лощило и прочее:
— Вот, Степан велел передать… Колодки возьмешь? Бери, ему уж не понадобятся.
— Я отдам, как только он вернется, — поспешил сказать Федя.
Рая заплакала и ушла в дом.
На другой день при свете коптилки Федя сложил в подполе печку и вмазал в нее ведро вместо котла.
В следующую ночь вывел трубу вверх через шесток.
Потом опять же ночью (днем-то работал в колхозе) укрепил над печкой каток, установил скребницу, лохань, в которой замачивать перед валкой, и еще одну лохань — в ней красить…
Вот теперь можно было начинать работу.
1988–1990
