Собственно, мне нечего противопоставить общим местам детства и юности Сережи, когда его личность под воздействием среды, как пишут в умных книгах, на время потеряла индивидуальность и прошла одинаковые для всех поколений стадии инициации.

Теперь он с кривой ухмылкой восемнадцатилетнего скептика дочитывает абзац и делает вид, будто понял все написанное. Днями на семейном совете Сергей объявил, что уезжает к белорусской родне. Это его выбор. Там его невеста и те, кто его тоже любят.

— Дядя Саша, — пробасил он над моей макушкой, дочитав рукопись, — а как все же было с участковым по–настоящему?

— Не помню. И вообще такие вопросы не задают! — сухо ответил я.

У каждого в шкафу свой скелет.

Не сегодня–завтра парень уедет. Мне же остается дремотная дробь колес на перегонах, косые отблески огней полустанков в щели между дерматиновой шторой и рамой; усыпляющее покачивание вагона, который отделяет меня от клочка земли на карте, напоминающего виноградную гроздь. Лишь предметы, невидимые отвердения ночи, и звуки кажутся мне правдой. Да женщина, которой я не успел рассказать, что люблю ее!