— Бабки гони, козел, бабки, — визгливо и примесью безумия закричал Голос, приставляя к горлу упавшего здоровенный нож, как показалось Тому, финского закала. Рука злодея была жутко тонка и в изобилии покрыта следами от уколов. Она тряслась, заставляя лезвие ножа прыгать возле горла Тома, но не от холода, а от жуткого безумия, вызванного, судя по всему, такой же по величине дозой зелья. 

— Пошел бы ты, нарк хренов… — еще не очнувшись толком от удара камня, словно сквозь сон, пробормотал Том. 

— Давай, и будешь жить, а то… — лезвие угрожающе придвинулось ближе к горлу Тома и он ощутил холод стали, прижавшейся к коже. Сознание Тома будто бы вырубилось, перед ним вновь всплыло умиленное лицо какого-то придурка, стоящего в зеркале и кивающего ему. Кого-то этот человек напоминал Тому, но кого именно Том никак не мог вспомнить. Лицо смещалось, наезжало на другое, совершенно такое же, появившееся откуда-то изнутри зеркала, а потом еще и еще. Через секунду перед взором Тома крутился добрый десяток лиц улыбающихся и невидимым взглядом смотрящих куда-то в глубь себя. Хоровод лиц закружился, приобретая кроваво-красный оттенок и заслоняя собой все мысли, пытающиеся пробиться в сознание. В гудящую от удара камня голову пришла лишь одна мысль, бессознательно вырвавшаяся наружу:

— Никаких компромиссов. Никогда, — прошептал Том. И умер.