Я уже вышел за крайние дома; тропинка вела в поле; за ним и за железной дорогой виднелась вдали колокольня Ильинской церкви. Там старое кладбище, но гораздо ближе на опушке леса за насыпью кладбище новое, на котором я еще не был. Вот если б умер, меня похоронили бы на новом. Мне почему-то хотелось теперь посмотреть, где могла бы быть моя могила.

Возле железной дороги как раз на окраине леса я присел на траве, не в силах двигаться дальше: больная нога давала о себе знать. Сидел, отдыхая, а из трухлявого пенышка, увенчанного двух или трехлетней березкой, совсем рядом со мною вылетела птаха — я не успел ее даже рассмотреть. Нетрудно было догадаться: там у нее гнездо. В сумраке круглой норки различались маленькие крапчатые яички, каждый с ноготок детского мизинца. Меня охватило чувство приобщения к птичьей тайне, я даже ощутил запах теплого птичьего гнездышка, знакомый мне с детства… и поспешил встать и отойти, чтоб понапрасну не беспокоить птаху.

Когда я перешел железную дорогу и пробирался между могилами кладбища, мимо промчалась электричка. Как раз в эту минуту на могильном памятничке, изготовленном из оцинкованной жести, я прочел:

Потехин Николай Павлович

И годы рождения, смерти.

Пожалуй, я усомнился бы в том, кому принадлежит эта могила. Но была тут одна безделица, увидев которую, я вздрогнул: за оградкой прислонена была в углу палочка, этакий батожок, какие берут в руку старые люди, отправляясь в путь.

Я побрел дальше и скоро попалось на глаза:

Волков Василий Петрович

Потом была могила с надписью:

Тихонова Света.

А далее за новенькой оградой из пруткового железа — могильная плита «под мрамор», и на ней портрет красивейшей на свете женщины. Только этот портрет и больше ничего. Никакой надписи.

Я поднял глаза к небу — лицо Виты Ивлевой проявилось там, как на фотобумаге. Улыбка ее, сиявшая над этим суетным миром, была прекрасна.

2000 г