Две елки, одна с его, другая с правого берега, склонились навстречу друг другу над самой водой и почти касались вершинами. Так, видно, и мы с Машкой, — думал Ефимов, — на разных берегах выросли и тянемся друг к другу таким вот странным образом. И когда коснемся, упадем уже, и что будет дальше, никому еще не удалось выяснить. Ефимов звонил ей сегодня… Тополя, без единого листика, блестели на солнце серыми гладкими стволами.

Это любовь. Вот как это называется. К речке, к высокому небу, к солнцу, растворенному в воде, к рыжим листвяшкам и облезлым кустам ивняка, к запаху костра, запаху мороза, к желтому и синему осеннему… Это любовь…

Костерок прогорел и только дымил. Дым поднимался вверх, прямо к небу, как Иванова молитва о красоте этого мира.

Тихо было. Какие-то светленькие, почти бестелесные насекомые побольше комара, поменьше бабочки пытались перелететь речку. У них не получалось, много-много безжизненных их плыло по реке… Может, впрочем, кто-то и перелетал, откуда знать. Должно быть. Их же много было. Теплый от реки воздух поддерживал их. Крылышки были слабенькие, почти призрачные, но они ими старались.

Обязательно кто-то должен быть…