— Отец пашет, сеет, жнет, молотит и многое другое делает на земле. Мама только сеет — разумное, доброе, вечное.

— Учительница?

— Пусть будет так.

— Учительница или нет?

— Телятница, — сказал опять тихо, спокойно и странно Виталий, и Аля растерялась — верить ей или нет его слову, когда и как он говорит правду?

— У нас, считается, степная сторона, — продолжал меж тем Виталий, — и скотоводство развито здорово.

Слушая его уже рассеянно, отвернувшись от парня лицом в степь, Аля вдруг сделала удивительное открытие. Если далеко в поле остановиться взглядом на какой-нибудь отдельной березке, то все пространство вокруг нее начинает медленно вращаться, словно она центр вселенной, ну хотя бы ось земли. Смотришь вправо — земля вращается против часовой стрелки, смотришь влево — по часовой стрелке. Удивительно! Никогда раньше Аля не замечала такого.

— А-а-ах, как весной пахнет! — шумно вздохнул Виталий и слегка тронул пальцем Алин локоток. — Первая трудовая весна у тебя нынче, Аля… Если не секрет, куда тебя направили на работу?

— В один из районов Зауралья.

— Ага! Значит, все-таки секрет: в энский район! Но мы-то тот секрет знаем! — засмеялся парень и точно назвал и район, и совхоз, куда следовало явиться Але по направлению. — Зачем делать секретом то, что людям давно известно?

— Слушай, откуда ты все знаешь? И имя мое, и…

— Вот тут я сдаюсь на твою милость! — перестал смеяться Виталий и поднял обе руки вверх. — Прости меня, Аля, давеча, на свадьбе, я бросил нехорошую тень на моих землячек… Ну, помнишь, о сороках сболтнул? Это все красного словца ради, а ты бог знает что подумаешь о наших девчатах… Дело простое, ты сама сразу догадаешься, откуда мои знания о тебе.

— Тоня?

— И да, и нет. Специально о тебе она мне ничего не говорила. Просто надо быть на моем месте, увидеть тебя два раза со стороны и суметь выпытать у твоей подружки все, что мне надо… не вызывая подозрений…

Але тут, наверно, следовало фыркнуть и демонстративно перестать слушать хвастунишку, но она почему-то была уверена, что совсем не хвастунишка сидит рядом с нею.

И тут же ей пришлось ахнуть и натянуть вожжи: то, что она видела недалеко впереди и считала неглубокой лощиной с кустиками ивняка, вдруг разверзлось и оказалось долиной с громадными тополями и крохотными избушками где-то там, в дымке глубины.

— Ну-ка, тихо, тихо, спокойно, — похлопал Виталий по ее рукам и отобрал вожжи. — Не так кромешен ад, как его размалевывают богомазы.

И дорога пошла вниз на удивление полого, а не круто, в пропасть, как ожидала Аля, пошла с едва заметным уклоном вдоль страшенного берега долины или как она здесь называется… Конь временами даже припускал рысцой, и тогда Але становилось по-настоящему страшновато: совсем рядом с кошевой был край бездны и ничего не стоило раскатиться саням и выбросить ее в эту бездну, ее, залетную безвестную птичку-одиночку!

— Если тебя это успокоит, я попридержу тебя, — сказал Виталий и самым настоящим образом обнял ее за плечи свободной левой рукой.

Аля дернулась и… успокоилась.

С еще остающейся высоты она успела разглядеть там, на том конце деревни, широкую и ровную, как аэродром, площадь, на которой кучками виднелись крючковатые фигуры людей, несомненно, рыболовов-подледников.

— Три года назад сделали пруд! — пояснил Виталий, сдвигая шапку на затылок. — И теперь нам, как говорится, до лампочки Черноморское побережье Кавказа! Пляж — не уходил бы домой!

— Ох уж!

— А вот сама убедишься летом!

— Лета не будет!

— У нас все бывает! В свое время, конечно. У нас все как у людей, еще хуже!

Ничего смешного, если подумать, парень не сказал, но Аля весело рассмеялась и смеялась долго, поддерживаемая своим спутником.

У ворот опять вышла заминка.

— Пойдем в избу, — просто сказал Виталий, выскочив из кошевы и подавая ей руку.

— Зачем?! — задохнулась Аля. — Неудобно же!

— Ну, меня не послушаешься, ладно. А мама выйдет уговаривать… в одной кофточке, между прочим… без платка к тому же… удобно тебе будет?

— Ой! — ужаснулась Аля и выставила одну ногу наружу. — А как ты меня назовешь?

— Здрасте! Алей, конечно!

— Какой такой Алей?

— Сватьей Алей.

— Ой, как неудобно! — поежилась Аля, выйдя из кошевы, и на самом деле почувствовала озноб. Ноги в этих модных сапогах, оказывается, изрядно замерзли. — Ты иди, доложись по-быстрому, а я пока похожу тут, потопчусь… Да поедем быстрее — шутка ли, со свадьбы убежать!

— Тебе так не терпится увидеть моих родителей? Хорошо, сейчас они выйдут! — согласно кивнул Виталий и пошел к калитке.

— Да погоди ты, Вить! — остановила его Аля, вся внутренне сжалась, как для прыжка в воду, и сама пошла к калитке. Парень пропустил ее вперед.

Калитка сразу вела в сенки, вернее, крытым переходом к ступенькам крыльца. Поднимаясь по ним, Аля дала себе клятву держать себя здесь строго, солидно, неприступно, немногословно, как совершенно случайно попавшая в дом проезжая гостья.

В избе было светло, тепло, просторно, хорошо пахло праздничной стряпней. Из придела вышла высокая пожилая женщина, и Аля, встретившись с ней глазами, сразу утвердилась: «Учительница!» Она была поражена: мать так похожа на сына! Или — наоборот! Те же добрые, внимательные глаза, то же чистое, открытое лицо. Перед таким лицом, перед такими глазами не будешь кочевряжиться, нести околесицу, остается одно — быть самой собой.

Виталий встал между матерью и Алей и, раскрывая ладони в одну и другую сторону, представил их друг дружке:

— Мама, это сватья Аля! Аля, это моя мама, в миру — Антонина Васильевна.

Обе дружно, как по команде, рассмеялись.

— Как ты меня представляешь, негодник! Что я тебе — духовное лицо?

— А ты и есть духовное лицо. Ну, не будем тут спорить…

Аля все смотрела на дверь придела и все ждала появления отца Виталия, наверно тоже поразительно похожего на сына. Сейчас она почему-то не сомневалась, что в этой семье все похожи друг на друга, как яблоки на одной яблоне.

— Мама, а где у нас отец?

— Его что-то срочно вызвали в мастерскую.

— Вот! Говорил я вам вчера: поедем со мной!

— Ну, как так без предупреждения! Гусевы, поди, сами куда-то в гости подались…

— Дома сидят. Я у них лошадь ставил, ночевал. Ругаются на вас: домоседы берложистые, говорят.

— Ничего-о-о! — засмеялась мать. — Ишь, уже соскучились!

— А Надя где, мам?

— Надя с подружками на лыжах ушла. Воскресенье же, чего ей дома сидеть.

Ревниво прислушиваясь к их разговору — не скажут ли чего и про нее и как это скажут, — Аля и не заметила, как оказалась без шубы и без сапог, опомнилась только тогда, когда хозяйка достала с печи свои