Когда бригада закончила обработку карты, уже стемнело. Возвращаясь на стан, Огульбиби увидела, что Гуллер нет среди подружек.

— А она ушла пораньше, — ответили девушки на ее вопрос.

Ни в палатке, ни под навесом, где бригада собиралась на ужин, Гуллер не было. Огульбиби встревожилась.

— Ты кого ищешь? — окликнул ее Беркели. — Все здесь, только Гуллер и Нурлы ушли. Я сам видел: она впереди, а он за ней вдогонку, как заяц, поскакал. Смешно!

И Беркели неодобрительно покачал головой. А она вдруг успокоилась.

В палатку идти не хотелось, и Огульбиби, перешагнув через узенький арычок-канавку — его провел весной Сары-ага, — направилась к хлопчатнику.

Беркели следил за ней взглядом. Огульбиби скрылась в хлопчатнике. Не дождавшись ее, он осторожным шагом двинулся за ней. Сорвал листок с ивы — Сары-ага посадил весной деревца вместе с Огульбиби, — положил в рот, разжевал и даже не почувствовал горечи.

В темноте среди кустов он различил знакомый силуэт и громко сказал:

— Огульбиби, и мне в палатке тесно стало…

Она не ответила. Сидела, обхватив руками колени, голова опущена.

Беркели стоял в нерешительности. "И что она за необыкновенное существо? Будто святая. Не тронь ее, даже близко не подойди". Он робел рядом с этой женщиной, стыдился этого непонятного ему состояния и убеждал себя, что должен действовать решительно. И тогда Беркели, положив руку на плечо Огульбиби, опустился рядом.

Удивительно! Огульбиби не шелохнулась, словно не было ее здесь, словно ушла она куда-то далеко-далеко.

Беркели выругал себя: "Ты, оказывается, дурак! Чего боялся? Она едва терпит, ждет не дождется, когда ты обнимешь ее. Ах, еще мужчиной называешься…" Он осмелел, рука его соскользнула с плеча Огульбиби и нащупала упругую грудь.

Огульбиби очнулась. Осторожно отвела грубые руки, которые тянули ее вниз, и, положив их на колени Беркели, удивленно поглядела ему в лицо.

— Огульбиби, я долго ждал тебя. Сначала я сказал себе: "Ну вот, как землю распашем, тогда…" Потом ждал, когда закончится сев. Все было так, как ты желала… Без тебя мне очень трудно. Я мотыльком кружусь вокруг тебя. Когда ты станешь моей?

— И мне трудно, — просто сказала Огульбиби, не осуждая Беркели за недопустимое поведение. — И мне трудно. Без Шатлыка.

Она сидела в прежней позе, обхватив руками колени, Беркели выпрямился.

— Я ведь не о себе пекусь — тебя жалею. Совсем одна ты осталась. Ни почет, ни слава, ни успехи — ничто не поможет одинокому. Иди за меня. На руках тебя носить буду. Сама подумай: эта война не оставит мужчин. Потом захочешь пойти замуж, да поздно будет. Не найдешь здорового…

Огульбиби чего-то недоставало и тогда, когда увидела первые желтые цветы хлопчатника, и когда подул из степи родной душистый ветер, и когда высоко в поднебесье пел невидимый жаворонок, и когда стояли ясные лунные ночи. Сейчас она поняла, чего ей не хватало. Она желала ночью быть рядом с ним, в его объятиях. А когда рука Беркели обняла ее, она поняла, кто был желанным. Она желала не всякого мужчину, а Шатлыка. Одного только Шатлыка.

— Надеешься, что все мужчины погибнут, лишь ты останешься на племя? — насмешливо спросила Огульбиби.

Она снова становилась недосягаемой, и снова Беркели оправдывался.

— Я хочу помочь тебе, — говорил он, — чтоб не мучилась. Как ты вынесешь столько испытаний?

— У какой из наших женщин меньше горя и печали, чем у меня?

— Да не о них моя забота! — отмахнулся Беркели и опять обнял Огульбиби и в тот же миг получил сильнейший удар локтем в челюсть. Слезы выступили у него на глазах от боли.

— Когда народ плаксив, свинья на голову садится. Думаешь, если женщина несчастна, то тебе все можно?!

— Огульбиби… — начал он и осекся.

Она сидела как прежде, обхватив колени, будто ничего не случилось. Он зажал кровоточащий рот и опустил голову. "Она меня даже за мужчину не считает…"

— Если у осла легкая поклажа, у него появляется одышка… Так и ты. Легкая у тебя жизнь, сытая. Завтра же бери в руки кетмень и выходи вместе со всей бригадой. — С этими словами Огульбиби поднялась, сердито отряхнула платок. — Седым сделался, а ума в твою тыкву не набралось!

Беркели прикусил губу.

— Если бы ты помахал кетменем целый день, как мы, мигом позабыл бы, где спишь, где живешь.

Не оглядываясь, Огульбиби пошла к палаткам.

Беркели понял, что сейчас обрывается последняя нить его надежды. Он вскочил и побежал за Огульбиби.

— Скажи, сколько ждать, и я буду ждать. Лишь бы ты согласилась, — торопливо говорил Беркели, сердясь на себя. — А если я виноват, прости меня…

— Ты весь соткан из вины. Если простить вину, что в тебе останется!

— Не отвергай меня, Огульбиби! Я только рядом с тобой становлюсь человеком… Попомни, будешь виновна в моей смерти!

— Кладбище недалеко! — пренебрежительно ответила Огульбиби, переступая арык.

Сердцем Беркели стремился за ней, ноги не слушались его. Он устало опустился на землю.

— Эх, знаю, что с тобой делать, но власть твоя!

Огульбиби легла. Рядом с собой она услышала ровное дыхание Гуллер. Девушка крепко спала. А Огульбиби была растревожена. Снова, прежде чем уснуть, думала о своем Хуммед-джане. Не могла она поверить, что ее малыш погиб, и не могла понять, откуда была в ней вера, что дитя ее живо. Бесконечной чередой кружились в голове эти мысли. "Скорей бы уж начиналась уборка, — сказала себе Огульбиби. — На этом проклятом месте я не останусь ни на миг. Скорей бы все кончилось…"

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Будто недавно все это было: пахота, посевная, потом сель, когда потерялся Хуммед-джан.

И вот уже прошло полгода. Близился отъезд в село и Огульбиби поняла, что привыкла к своим полям. С любовью оглядывала она ровные карты, возникшие на заброшенной земле. Потом радовалась обильному цветению хлопчатника. Когда же раскрылись первые крепкие, как бубенцы, коробочки, у нее невольно слезы потекли из глаз. От большой радости тоже плачут. Вскоре карты побелели. И тогда, повязав фартук-мешок, они собирали хлопок.

Все было так, как говорил Сары-ага. Земля одарила людей за труд. И хотя на одной карте сель полностью уничтожил хлопок, план был выполнен. Огульбиби сдержала свое слово. Позади осталась боязнь подвести колхоз, не справиться с незнакомым делом.

Будто вчера говорила в тоске Огульбиби: "Скорей бы уже началась уборка…"