— Итак, — сказал он, с улыбкой глядя на Марину, — могу ли я в таком наряде предстать перед выдающимся художником современности Глебом Маковеевым?

— Вполне!

— Тогда я поехал. — Олег сунул в карман листок с адресом мастерских, ухарски надвинул шляпу и взялся за дверную скобу. Марина провожала его. Он уже приоткрыл дверь, но на пороге задержался, спросил, где она намерена быть вечером.

Марина пожала плечами: где же ей быть, дома.

— Я позвоню часов в семь. Мы проведем чудный вечерок! — сказал Олег.

— Сумасшедший! — Она искренне улыбнулась ему.

К Марине вновь вернулось то оживленно-радостное настроение, которое она испытывала утром во время хождения с Олегом по магазинам. Она позвонила Надежде Павловне, чтобы мать приехала и посидела вечером с Наташей. На всякий случай сходила в парикмахерскую. Поправила прическу, сделала маникюр. Вернувшись из парикмахерской, принялась за наряды. Марина одела шерстяное зеленое платье с вышивкой, которое очень шло ей, туфли на высоком каблуке, надушилась.

Надежда Павловна была очень удивлена и обрадована переменой, случившейся с дочерью.

10

В семь часов позвонил Олег.

— Мариночка! Бери такси и подъезжай к Соколовскому «Яру». Да, ресторан «Советский». Я тебя жду в холле.

Через четверть часа, постукивая каблуками, она уже поднималась по гранитным ступенькам ресторана. В просторном холле, освещенном старинными люстрами и бра, толпилось много народа. Однако Олег сразу же увидел ее. Едва она вошла, оглядываясь, он тут же подбежал к ней и, учтиво раскланявшись, как с дамой, которую давно ждет, подхватил ее под руку, повел к гардеробу. Олег был чуть-чуть навеселе; от него пахло шашлыком и табачным дымом, и, может, поэтому был чрезмерно учтив и любезен.

— Мариночка, разрешите за вами поухаживать, — он сам снял с нее шубу и передал швейцару. — А теперь крепче держись за меня, — он взял ее под руку, и они пошли.

В большом зале ресторана на эстраде играл оркестр. Танцевали пары; сновали официанты; слышался звон тонкого стекла; над столиками курился дым сигарет и горячих яств; доносился приглушенный музыкой многоголосый говор, и от всего этого у Марины выступили на глазах слезы. Это так живо напомнило ей недавние, милые, но потерянные насовсем времена, когда она была с Глебом. После каждого вернисажа Маковеев и его друзья вваливались в ресторан с женами, с членами выставкома, сдвигали в один ряд три, а то и все четыре стола; ели и пили до полуночи, и тостам и радости, казалось, не будет конца.

— Прошу! — Олег освободил ее руку и указал на столик, стоявший обособленно возле окна.

Марина шагнула вперед и остановилась, пораженная: за столом сидел Глеб. В желтом пятне настольной лампы она увидела его лицо и руки, державшие ножик и вилку. Услышав голос Олега, сказавшего: «Прошу!» — Глеб поднял глаза и, подслеповато щурясь, глянул на Марину. Нож и вилка разом выпали из его рук, звякнув о край тарелки. И по этому звуку, и, главное, по растерянному взгляду Глеба Марина догадалась, что Олег не предупредил его о гостье, которую он выходил встречать в холл.

— Надеюсь, знакомить не надо, — сказал Олег, присаживаясь.

— Здравствуй, Глеб!

— Здравствуй, — Маковеев слегка привстал.

— Целуй руку! — сказал Олег, и по выражению его лица трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

Глеб никогда не целовал Марине руку. Другим женщинам, особенно на вернисажах или, как вот теперь, в ресторане, целовал, а ей никогда! И теперь он из-под очков глядел то на Марину, то на Олега.

Марина, выжидая, снимала перчатки.

— Ну! — Олег подался вперед. — Ты знаешь мой нрав, я не отступлюсь.

Маковеев, не желая противиться, взял Маринину руку и поцеловал. И по тому, как он взял ее руку и приложился недрогнувшими губами, Марина поняла, что  в с е  к о н ч е н о. Глеб холоден, как камень. Она ему безразлична, он глядит на нее, словно на стену, возле которой сидит, не замечая ее.

Справившись с первым волнением, Марина села за стол, огляделась.

Мужчины пили коньяк; бутылка «армянского», наполовину опорожненная, стояла в окружении тарелок и подносов с закусками. С краю стола, у самой стены, красовалось ведерко с шампанским во льду.

— Я думаю, что самое время открыть шампанское! — сказал Олег и, улыбнувшись, подмигнул Марине: дескать, ничего. Не падай духом, все обойдется.

Марина ответно улыбнулась. Она была благодарна Олегу за эту встречу.

Олег открыл шампанское, наполнил вином бокалы.

— Итак, друзья! — Он обернулся сначала к Марине, затем к Глебу. — Я люблю вас обоих, дьяволы вы такие! Ну-ка, Глеб, посмотри на Марину! Ну? Так! Неужели ты думаешь, что в мире сыщется женщина, более обаятельная и более верная тебе, чем Марина? Я знал ее только по твоим рассказам. Но когда я увидел ее и провел с ней лишь один день, я понял, какую ты глупость совершил, уйдя из семьи. Я хочу, чтобы вы помирились. Итак, за мир и согласие!

Олег поднес свой бокал к Глебу, и они чокнулись. Марина держала бокал перед собой, ожидая. Первым с ней чокнулся Глеб, потом Олег.

Выпили.

Олег по-хозяйски разложил рыбное ассорти, лежавшее на большом продолговатом блюде, и все стали закусывать. От первого же глотка в голове у Марины зашумело. От глотка вина, а пуще всего от внутреннего волнения, с которым она не могла никак справиться. Олег закурил сигарету и, дымя, стал шутить и рассказывать всякие байки. После двух-трех его шуток, посмеявшись, Марина немного успокоилась. Отложив вилку, она внимательно поглядела на Глеба. Он перехватил ее взгляд, перестал есть и тоже глянул на нее. Глянул равнодушно, с полнейшим безразличием.

«Как странно устроена жизнь, — думала Марина, — Ведь когда-то он любил меня. И были когда-то у нас свои тайны, только нам одним известные слова. В словах этих выражались и нежность, и желание, и вершина человеческого счастья».

Вспомнилось… Он любил целовать ее ухо, самый низ, мочку. Целовал и говорил какие-то ласковые слова, вернее, не говорил, а шептал ей на ухо что-то бессвязное, отрывочное, радостное. А ей было щекотно, и она увертывалась, а он снова ловил мочку разгоряченными губами, и она трясла головой и смеялась, пьянея от счастья. Да! И вот все это забыто. Марина вздохнула с грустью. Сегодня они чужие люди. Ничто уже не поможет: ни уговоры, ни тосты, ни выяснение отношений, к чему призывал