class="p1">— А у меня еще чуднее. — Семен засмеялся. — Я вроде и свою жизню прожил, и еще чью-то прихватил. Иной раз дни годами казались. Лежу ночью и думаю, что мне лет семьдесят, не меньше, помирать пора…
— А сейчас?
Семену показалось, что Татьяна улыбается. Он опять глянул ей в глаза и с силой мотнул головой:
— Ннет!
Татьяна встала, вытерла пальцами глаза и, вздохнув, сказала:
— Ну, пойдем, Сема, а то от гостей неловко.
Во дворе Семен наткнулся на подвыпившего свата из родни жениха, тот что-то горячо рассказывал молодым. Маша смеялась, а жених только теребил пуговицу на пиджаке и беспокойно оглядывался по сторонам, видимо не зная, как избавиться от докучливого родственника.
Сват обрадовался Семену, он принимал его за родного отца Маши. Схватил руку и от избытка чувств стал дергать и мять ее, как полено.
— Сват! — кричал он почти в ухо Меркулову. — Яка гарна дочка́ у тэбэ. Выкохалы, як цвиток. Вэсэла, ласкова. Старых почитае, дай бог усим такых дитэй. На тэбэ дуже похожа. А мий — оболтус. И тракторыстом робыв — угробыв машину, и шохвером — перевернувся. И женывся, та вже й разженывся, тильки гроши у нас вымогав. Та в бутылку дуже заглядае. Сын ридный. Тоби, сват, диты — як награда.
И заплакал, сморкаясь и вытирая кулаком глаза.
Потом Семен говорил с председателем колхоза, молодым рыжим парнем, хохлом, часто переспрашивавшим: «Шо вы говорите?!» И на душе у него становилось так, как после короткого летнего дождя — и земля, и трава, и деревья, и сам воздух становятся мягче, свежее, ласковее.
Поздно вечером, когда уже почти все гости разошлись, женщины, оставшиеся помочь Татьяне убрать посуду, стали в кружок и запели старинную казачью песню. Высокий и чистый голос легко взлетал и нежно растекался в ночную тишину:
Ой да, разродимая моя сторонка,
Ой да, разродимая моя сторонка…
Женщины подхватывали несколькими тонами ниже, «дишканили»:
Ой да, не увижу больше тебя я,
Ой да, не увижу больше тебя я.
Давно, чуть ли не в детстве, слышал эту песню Семен. А песня страстно рассказывала-выговаривала о тоске казака на чужбине, о предчувствии скорой смерти от свинцовой пули. Она была жалостлива и вместе с тем мужественна, в ней слышались нежность, и боль, и горячая любовь к далекой милой родине, к родной матери, к вольному тихому Дону.
В хватающих за сердце повторяющихся «ой да…» раскрывалась, распахивалась душа казака, тоскующего по родимой степи, по горячему ветру и солнцу, по бескрайним шляхам с хуторами и станицами, с затравевшими могильными курганами, с лазоревыми цветами…
И чудилось, что не пятеро-шестеро женщин поют, а многоголосый, слаженный хор под высоким небом. Жаворонком взлетал чистый и светлый одинокий голос, и за ним тихо, медленно, словно туман на некошеный луг спускались, замирая, басы.
Казалось, что молодой месяц, изогнувшись, чтобы получше расслышать песню, засиял еще сильнее.
Семен подпевал и плакал, не стесняясь слез. Впервые за много лет ему было так хорошо и легко на душе, точно полая вода прорвала и понесла все, что скопилось, застоялось и томило душу долгие годы…
А женщины пели.
Примечания
1
Биоценоз — совокупность и взаимоотношения растений, животных и микроорганизмов на определенной местности, их приспособляемость к условиям окружающей среды.
