Кумакин. Ну и плевать мне на всех вас! Уходи от меня, Клавдия. И ты, Ипполит, можешь меня покинуть. Все уходите. Я буду жить один.

Ипполит. Дьявольская некультурность. «Один»… Не ново это. Читал бы больше, Кумакин.

Клава. Он один потонет в грязи. Уговорите его, Ипполит, написать что-нибудь дельное. За русалок, например, на Сухаревке по три червонца платят за штуку. А какая там работа! Луна — чтобы желтая, вода — чтобы голубая, тело — чтобы розовое. Я тебе, Лаврик, день и ночь позировать буду.

Кумакин. Плевать мне на всю буржуазную культуру, на всех ваших тицианов!

Ипполит. Даже на Тициана?!

Кумакин. Я гениальнее его. Тициан ваш — богомаз.

Ипполит. Может быть, ты гениален, Лавруха, но ты безнадежно туп.

Кумакин. Займи на пиво.

Ипполит. Ладно. Знаешь что, папаша? Напиши-ка нашего Валерика. Назови картину «Юность». Дай что-то радующее! Жаль только, что он на Сережку Есенина немного смахивает.

Кумакин. Сережка похож на кочан гнилой капусты.

Ипполит. Да ну?

Клава. Сумасшедший — и все. И как я с ним живу — не знаю.

Ипполит. Странно. Почему на кочан капусты?

Кумакин. Я его так вижу.

Ипполит. Чудак… смешно.

Клава. Вам смешно, а у меня денег осталось на три дня.

Ипполит. Пойдите, Клава, на работу. У меня можно прилично зарабатывать.

Клава. Какая же я тогда жена художника?

Кумакин. Ступай за пивом.

Клава. Какие-никакие, а все-таки мы — сливки общества. Скажешь в театре, что твой муж Кумакин, люди глаза таращат. А вы — завод. Очень нужно! (Уходит.)

Ипполит. Кумакин!

Кумакин. А?

Ипполит. Начни жить сызнова… с азбуки.

Кумакин. Кто? Я?! Русский Пикассо?! Гений нового мира?!

Ипполит. Черт с тобой! Тогда живи один. (Уходит.)

Кумакин. Мерзкая жизнь, пошлая. За меня в Америке миллионы давали бы, а тут на пиво занимаешь. Мещанство… толпа.

Затемнение

В огромной, загроможденной богатой старой обстановкой комнате Насти утром того же дня. Гвоздилин на пороге. Настя рассматривает отца.

Гвоздилин. Что же ты молчишь, Анастасия? Я не прошу тебя, чтобы ты кидалась мне на шею с воплями радости. Отнюдь. Но ты хоть руку отцу протяни.

Настя (мило и ласково). Здравствуй, папочка.

Гвоздилин. Постарел?.. Общипался?..

Настя (по-прежнему). Нет, ничего… мужчина как мужчина. Где же твои чемоданы?

Гвоздилин. С коркой из Ялты до Москвы… с коркой хлеба, говорю, в кармане ехал твой отец. А жил там хуже турецкого святого.

Настя. Странно.

Гвоздилин. А у тебя, дитя мое, можно даже сказать, полный будуар… альков… изящно. А что тебе странно?

Настя. То странно, папочка, что ты миллионы наши увез, а сюда с коркой хлеба приехал? Ограбили?

Гвоздилин (подумавши). Попал я в пути, когда мы бежали на юг, попал под реквизицию. Латыши настигли нас и все, что было на руках, беспощадно реквизировали. А кто тебе сказал, что я увез какие-то миллионы?

Настя. Кто?.. Дворник. Он ведь твой верный пес.

Гвоздилин. Из всех слуг моих один Абдула верным остался.

Настя. Сейчас кофе сварим. Пирожки мне девчонка приносит… те же, что были в Москве пять лет тому назад… Филипповские[42]. Пойди умойся, отряхни прах с ног. Ты находишься в родном гнезде.

Гвоздилин. Эх, «родное»… Рыдать хочется. (Уходит.)

Настя. Принесли тебя черти, папочка! Где же я его помещу? Пока тепло, пускай на чердаке живет. Прежде там студенты ютились и даже довольны были.

Звонит телефон.

(Берет трубку.) Алло… (Сердится.) Чего тебе? Сейчас ко мне нельзя, у меня чужие… Ни в коем случае не приходи. Категорически запрещаю. (Положила трубку.)

Входит Гвоздилин.

Отряхнул прах, папочка?

Гвоздилин. Теснота какая… А помнишь, Настя…

Настя. Ты, дорогой мой, знай нижеследующее: я ничего не забыла, но и помнить ничего не хочу.

Гвоздилин. Тоже умно.

Настя. А жить ты будешь наверху.

Гвоздилин. Но выше, кажется, некуда.

Настя. Чердак, папочка. Не удивляйся, его у нас студенты снимали и радовались.

Гвоздилин. И я буду бога славить. Теперь скажи, Настя, чем пропитание добываешь? Прости за прямоту. Кофей, пирожки, духи «Коти»…[43]

Настя. Ты меня бросил, родной, в адское время и не сказал, чем мне одной жить. А теперь что спрашивать? И неучтиво с такими вопросами обращаться к молодой интересной особе. Но если все-таки тебя фамильное чувство и гордость волнуют, то знай, что основным своим капиталом я считаю порядочность. Хочу вовремя и удачно выйти замуж.

Гвоздилин (растрогался). Дай с приездом… расцеловать тебя! И кровь моя, и рассудок мой.

Настя. Давай, папочка, поменьше сближаться.

Гвоздилин. Безумная! Неужели ты отца во мне не видишь, волнения не испытываешь?

Настя. Очень мало испытываю. В мечтах я тебя люблю, а в реальности мы люди разных эпох. Учти, например, что я на Казанском вокзале уборщицей работала.

Гвоздилин. Деточка моя…

Настя (с нежной укоризной). А ты мог бы от миллионов гвоздилинских маленький кусочек деточке отломить…

Стучат.

Вот и пирожки… Обожаю пожрать! Войдите.

Входит Валерик.

Я сказала: нельзя.

Валерик. Кто это?

Настя. Мой отец.

Валерик. А ты сказала — чужие.

Настя. Для тебя — чужие, для меня — родные. Познакомься, папа, Валерик Сестрорецкий. Просит руки, но безнадежно юн.

Гвоздилин. Видал вас, молодой человек, на заре. Выпивши вы были… зело.

Настя. Еще не умеет… набирает силы.

Валерик. Настя, мне необходимо с глазу на глаз.

Настя. Между нами нет ничего такого, что надо скрывать от родителей.

Валерик. Тут другое… более серьезное…

Настя. Для женщины самое серьезное ее интимное реноме!

Валерик. А для мужчины самое серьезное — тюрьма.

Настя. Тебя в тюрьму? Ну какой ты мужчина!

Валерик. За мной следят.

Настя. Вот дурак. И ты ко мне приперся. Может, спрятаться думаешь?

Гвоздилин. Господа, погодите-ка, я вижу, тут действительно серьезно. Что случилось, молодой человек, говорите откровенно, могу дать полезный совет.

Валерик (со стоном). Запутался я… Никого не виню и пришел не обвинять.

Настя (грубо). Что?! Обвинять? Вон отсюда!

Гвоздилин. Настя, умерься. Кричать глупо. И вам замечу, сударь, — слезы и стоны изобличают одно бессилие. Несчастья на то и даются, чтобы испытывать нас. Что вы наделали?

Валерик. Взятку взял.

Гвоздилин. Много?

Валерик. Теперь уже почти ничего не осталось.

Гвоздилин. У кого нити дела — знаете?

Валерик. У Федора.

Гвоздилин. Кто он? Друг ваш, что ли?

Валерик. Друг всей нашей семьи.

Гвоздилин. Наш Федор?.. Который?..

Валерик. Ну да… Федор Дятлов.

Гвоздилин. Как символ зла и несчастья, как дух злобный, он людей преследует! Почему нити дела у него?

Валерик. Потому что мы в одном учреждении служим.

Гвоздилин. В каком — не секрет?

Валерик. Прежде Чека называлось, теперь — Госполитуправление.

Гвоздилин. Тушить надо.

Валерик. Как?

Гвоздилин. Я тебе денег дам… много. Найду — займу.

Валерик. Зачем?

Гвоздилин. Тебя купили, ты купи.

Валерик. Федора?

Гвоздилин. А что?

Валерик. Не могу вообразить.

Гвоздилин. Вообрази.

Валерик. Мне в голову не приходило.

Гвоздилин. Пойди домой, возьми голову в руки. Богу помолись. Да, сыночек, — господу нашему общему. А потом я тебя научу, как к такому делу можно приступить. И денег дам. Можешь много обещать, не обману.

Валерик. Спасибо вам… как луч света. Начинаю верить. Надо хорошенько подумать.