— Мои дела неважные, — сказал он, и я понял, что Шадурский уперся, ничего дельного не говорит. — Но Борисевич, кажется, взял-таки след… Я имею в виду услышанный тобою разговор в кафе… — И я вспомнил трех девушек, озабоченных судьбой какой-то Тани. — Делишки — дальше некуда. А что у тебя?

— Скоро освобожусь.

— Так приезжай прямо ко мне домой. Женка окрошкой и молодой картошечкой собирается попотчевать. Тогда и потолкуем. Лады?

— Лады. — Я положил трубку. — Ты назвал имя Федора Шадурского, — продолжил я. — Что он за парень?

— Выскочка, — незамедлительно ответил Филиппов.

— ?..

— Лебезит перед сильными ребятами, а слабыми помыкает. Я не очень уважаю его. Скажите, это правда?

— Что — правда?

— Ну, это…

— Ты имеешь в виду новые цены на жидкое мыло?

— Я слышал, что Федя в ларьке нашкодил…

— Он уже арестован.

— Вот видите…

— Шадурский был дружен с Шедко?

— Вряд ли. Что у них общего? Но Шадурский, конечно, гордился бы Мишиной дружбой.

— Миша публично ударил Шадурского. Как ты думаешь, Шадурский простил ему?

— Факт. Мише он все простит.

— В конечном итоге, Саша, мы поговорили с тобою, надеюсь, откровенно. Отъезд Миши Шедко иначе как бегством не назовешь. Что же все-таки заставило его это сделать?

— Перед ребятами было стыдно, — предположил Филиппов.

— В таком случае, почему он запил, почему стал задирать всех?

— Не знаю, сам этому удивляюсь.

— Может, неразделенная любовь?.. Любимые штаны на заборе порвал?.. Ссора с родителями? мастером на заводе?.. Юношеская, вполне реальная, неудовлетворенность жизнью?..

— Понятия не имею. Пьяный, он ни в чем не признавался, а трезвым я его давно не видел.

Но освободился я довольно не скоро — пришел Морковка и попросил срочного свидания.

Он явился, когда я уже поджидал из Ольховатки машину, размышляя о том, что история, рассказанная Филипповым, о некоем Мише Шедко, несомненно, любопытна, но к чему она может привести? Еще к каким-нибудь мелким пакостям, вроде пакостей Федора Шадурского? К обнаружению новоявленного молодого Вертера? А может, тут просто клинический случай, которым надлежит заниматься не нам, а медикам? Но это имя — Шедко — предъявить Шадурскому следует обязательно, посмотрим, как он себя поведет. Тревожило и сообщение Михаила Прокофьевича. Неужели слухи, всполошившие Ольховатку, особенно женщин, небезосновательны? Только этого сейчас нам недоставало…

— Вы хотите дополнить ваши прежние показания, если не ошибаюсь? — сказал я Морковке.

— Да, именно дополнить, вы правы. Не опровергнуть, а дополнить.

— Вот и выкладывайте начистоту, где вы с Ермолик провели ночь на первое июля. Не беспокойтесь, до ее мужа это не дойдет.

Морковка ошеломленно посмотрел на меня и потом, кажется, облегченно перевел дыхание.

— Мне кажется, что вы уже сами обо всем догадались, — сказал он медленно.

— Вы проницательны. Но моих догадок мало, ими не обойтись. Итак, получив отказ от Киселевой, вы переключились на Ермолик. По существу, вам было безразлично — Киселева ли, Ермолик, хоть первая и вдвое моложе…

— Да, это так. Киселева легкомысленная девушка, но строптивая. А с Мариной мы знали, чего хотим друг от друга. Взрослые же люди. Я пожалел ее… Я говорю с вами как мужчина с мужчиной, и вы должны понять меня.

— Благодарю, — склонил я голову. — Вы и не помышляли отвозить Киселеву и Чигиря?

— Мог бы и отвезти. Но я понимал, что они не станут ждать. В Ольховатку я попал около двух ночи, когда с продавцом все было кончено. А точнее, я, можно сказать, даже не въезжал в город, высадил Марину у начала ее улицы. Утро было серенькое, моросил дождь, на улице не было ни души, но Марина все равно пряталась на заднем сиденье и не захотела, чтоб я подъезжал к ее дому. Помню, я подумал тогда: молодчина, умело остерегается! Ведь мы распили с нею еще бутылку коньяка, но она не потеряла голову.

— За восемь двенадцать?

— За восемь двенадцать.

— Где же вы развлекались?

— В лесу, отъехали от шляха всего метров на пятьдесят. Если вам знаком старый шлях, — сразу же за мостом там есть заросшая травой дорога… Я прошу прощения у вас, Дмитрий Васильевич, вы столько времени потратили напрасно…

— Почему — напрасно?

— Но вы же не станете капать на нас! Наше ведь дело неподсудно…

— Увы… Однако же опять у нас не сходятся концы о концами. Подвезли вы Ермолик к ее дому — по вашим же словам, — сереньким утром, то есть не в два ночи. В Лукашевке же объявились лишь около шести. То есть на полтора десятка километров дороги у вас ушло четыре часа…

— Я не успел обо всем рассказать, мы как-то отвлеклись… Прежде чем отвезти Марину домой, мы заехали в парк…

— Новый, старый? Тот, что возле Кильдимовки?

— В кильдимовский… И вот часа в три к машине подошли два парня. Попросили закурить. Марина угостила их, а потом, чтоб они поскорее отвязались, отдала им последнюю бутылку коньяка…

— Щедрая женщина… — не удержался я.

— Щедрая… — вздохнул Морковка. — Короче, расстались мы около пяти часов утра… — Он помолчал. — Пожалуйста, не говорите Марине, что я во всем сознался. Сделайте как-нибудь так, будто сами докопались… Она умоляла меня молчать. Даже деньги предлагала. Но я, пораскинув мозгами, понял: буду молчать — загремлю в тюрьму. Я давно собирался виниться, но мною руководило ложное понимание порядочности. Я искренне прошу у вас прощения, Дмитрий Васильевич… Мне можно идти?

— Погодите. Кто вел переговоры с парнями, от которых вы откупились коньяком и сигаретами?

— Я. Марина слова не обронила, из машины не выходила. Она не знала их, и это не удивительно — молодые, а она ведь на виду, ее все здесь знают. Парни попросили закурить, и Марина протянула им из темной машины пачку. Они отошли, но уходить как-то не торопились. Тогда Марина шепнула мне, чтоб я отнес им бутылку — мы одну уже выпили, эта была вторая, — отнес и сказал, что у нас семейный праздник, пятая годовщина свадьбы, и пусть мальчики выпьют где-нибудь за наше здоровье. Ребята послушались и ушли. Но зачем вам нужны все эти подробности? Ведь главное я сказал…

— В их поведении ничего странного не было?

— Они были «на взводе». А так — ничего. Очень обрадовались коньяку…

— Каковы они из себя?

— Я не присматривался. Один — высокий, блондин, совсем мальчишка. А второй — маленький, чуть выше штыковой лопаты… — Морковка натянуто улыбнулся собственной шутке. — Мы хотели одного: поскорее отвязаться от них. Или вы опять мне не верите и будете искать этих свидетелей… свидетелей нашей непричастности к убийству?

— Теперь я верю вашим показаниям. Да ведь фокус в том, что Денис Андреевич Чигирь был