Пашка успел увернуться. Брызнули осколки и водка. Метнулся к двери, но вторая бутылка опередила его и хлестко разбилась о косяк. Все-таки благополучно выскочил во двор. Вытер лицо, огляделся. Он был только слегка возбужден: в пьянке и не такое бывает, а с перепоя повар злой, как черт.

Заглянул в окно и примирительно крикнул:

— Ты что, спятил, гад?

Дальше, даже по мнению Пашки, Дыбин действовал совсем неразумно: последней бутылкой запустил в окно, а потом, добивая оконные стекла, полетело все, чем был загроможден неприбранный стол.

На улице и на соседском дворе появились любопытные. Пашка сообразил, что оставаться здесь опасно: в перепалке Дыбин может не умолчать и о деньгах. Проворно скрылся за избой и огородом вышел на соседнюю улицу.

Минут через десять соседи насмелились заглянуть к повару.

Тот лежал посреди избы, разбитый параличом.

Пашка почувствовал знакомую тоску. Он не знал, куда сейчас пойти. Болела с похмелья голова. Но еще сквернее было на душе.

Дыбин, единственный Дыбин, которому открыл душу, льнул к нему, в любой драке постоял бы, как за верного друга, — отверг его. Пашка не верил, что все произошло из-за ворованных денег: только неловкие, обиженные умом вынуждены жить честно. Во всяком случае, одинокий пьяница не принадлежал к ним… Значит, в самом Пашке что-то вдруг опротивело Дыбину. Как Зойке, как всем…

Оказался около магазина. Не задумываясь, купил две бутылки. Улица была безлюдна — сегодня завершали сев. Оттого было еще тоскливей. Пил у магазина, а потом спустился к реке и пил там.

Тоска стала проходить, и он уже стал думать: не потому ли он одинок, что независим, ловок и нет ему дела до других?

25

В этот же день, после полудня, когда жара стала изнуряющей, к слепому пришел Прохор. Он всегда приходил в это время, если с утра не было рыбалки.

Друга он нашел за избой. Около Данилы сидела Зойка. Ее пятнистое лицо было утомленным и скучным. Короткая тень от избы едва прикрывала их.

Прохор молча подсел.

— Прохорушко? — спросил слепой.

— Кто же еще? — недовольно отозвался приятель. Видно, опять не поладил со снохой.

Посидели молча. Прохор, вспомнив, достал из кармана два яблока. Подул на них и протянул Зойке.

— Держи. Данилке нес, да тебе нужней.

— Не хочу, — сказала она, но яблоки взяла и стала есть.

Прохор вздохнул.

— Не дай бог, в Пашку уродится.

Она посмотрела на него недовольно, закрыла локтями живот.

За избой прогрохотал трактор. Неумолчным прибоем шумела там жизнь, благодатью было жаркое солнце, и летний день не казался, как здесь, бесконечным и томительным.

— С поля. Сев заканчивают, — сказал Прохор.

— И слава богу, — отозвался слепой. — В самую пору.

— Мой председатель за весну жир скинул… — Старик повернулся к Зойке: — Отец-то сердится?

— Сердится.

— А как же иначе? Иначе нельзя.

Данила предостерег:

— Как бы не пришел он, Зоюшка. Который день пьянствует где-то.

— Рано еще, — тоскливо сказала Зойка.

— Посиди, коли так. Посиди… Слыхал я, в горах дикий человек объявился. Будто, весь в шерсти и по снегу шастает. Никак его поймать не могут.

— Дикий, он и есть дикий, — равнодушно отозвался Прохор.

Сверху посыпалась земля. Прохор встал, посмотрел на крышу. В потолочной насыпи рылись соседские куры.

— У-у, холеры! — крикнул старик и начал швырять комья земли. — Кыш, проклятые!

И тут из-за избы показался Пашка. Видимо, шум, поднятый Прохором, привлек его сюда.

— А, вот вы где!..

Его пошатывало. Он улыбался. Наверное, рад был в хмельной скуке поболтать даже со стариками. Но тут обнаружила себя притаившаяся за Прохором Зойка. Лучше бы ей спокойно усидеть между стариками. А она вскочила, в страхе попятилась.

Пашка набычился. Не страх, а отвращение почудилось ему на Зойкином лице. И это его взбесило.

— Стой!..

Она не убегала, а пятилась. Пашка оказался рядом. Грязными руками стиснул ее подбородок. Лицо у Зойки перекосилось в страдальческой гримасе, незнакомой и неприятной.

— Ой, мамонька…

— Перед кем морду кривишь?..

Услышав, как вскрикнула от удара Зойка, слепой с вытянутыми руками бросился к ней.

— Опомнись, Павел!

Свободной рукой внук толкнул старика в грудь. Данила не устоял на ногах.

— Опомнись!!

Подскочил Прохор. Жарко дыша Пашке в лицо, с трудом выговорил:

— Оставь девку!.. Худо будет!

— Что? — нехорошо улыбнулся пьяный.

— Худо, говорю, будет!

Пашка скверно выругался. С прищуром посмотрел на Зойку, словно прицелился, и снова ударил. Она тоскливо завыла.

Прохор широко размахнулся.

— Я тя, выродка!!.

На миг оглушенный, Пашка пошатнулся, выпустил Зойку. Из носа брызнула кровь.

— Я тя, зверюгу!!.

Но от второго удара внук слепого успел увернуться. Крепко схватил стариковскую руку. Свободной рукой провел под носом. Удивленно посмотрел на окровавленную ладонь и сказал с мрачным торжеством:

— Теперь я…

Прохор упал. От удара в голову у него из ушей потекла кровь.

Тишина наступила неожиданно. Не сразу Пашка отвел глаза от поверженного: уже подступало смятение от страшной догадки.

Но всхлипнула рядом Зойка, оцепеневшая от ужаса, брюхатая, до отвращения жалкая. И Пашка не остановился.

— Теперь твоя очередь, голуба…

Она пронзительно закричала. Поборов оцепенение, бросилась было бежать, но ноги оказались непослушными, и она упала.

Пашка с размаху ткнул ее сапогом в бок. Потеряв равновесие, припал на руки и оказался перед стариковским лицом.

И увидел не Прохора, а Анисима. «Блазнится», — с ужасом подумал он и бросился в избу.

Там схватил осколок зеркала. Его преследовал страх. А из зеркала глянуло на него лицо, искаженное ужасом, и он выронил осколок. Подбежал к умывальнику. Воды там не было. Воды нигде не было. Тогда он стал плевать в грязную тряпку и стирать кровь с лица — кровь Прохора, казалось ему. Потом жадно потянулся к недопитой бутылке и, не переводя дыхания, опорожнил ее.

Вышел из избы и нетвердо зашагал к реке.

…Слепой немощно ползал на четвереньках, трясущимися руками шарил вокруг.

— Прохорушко!

Нашел своего друга.

— Не помер ли? — Почувствовал на руке липкую кровь, со стоном уронил голову на грудь Прохору. — Господи!.. Зоюшка!

Подбежал соседский мальчишка. Удивленно посмотрел, охнул и бросился прочь.

26

Дядя Егор подвез Матвея к самому дому. Заглушив мотор, проворчал:

— Вожу, как путного!

— Спасибо, дядя Егор!

— Сияешь, как новый двугривенный.

Знал старик, куда сегодня спешил парень. Да и как не знать, если вся деревня видела: который вечер подряд молодой Шмелев гуляет с дочерью объявившегося земляка Ивана Нестерова. Правда, разговор об этих встречах был осторожный, без обидных домыслов. («Не Зойка», — грустно усмехнулся про себя старик). Но о другом